И он рассказал удивленному Грабшу про одного пенсионера из Чихенау, который уже много лет в День святого Николая изображал этого святого в актовом зале ратуши.
Но в этом году его неожиданно скрутила подагра, да так, что он не может пошевелиться. А праздник, как известно, сегодня вечером. И теперь все как сумасшедшие ищут нового Николая: высокого, статного мужчину, по возможности — с бородой.
— Думаю, ты годишься для этой работы как никто другой! — воскликнул Макс.
— Я разбойник, — угрюмо ответил Грабш, — полиция спит и видит, как бы меня сцапать.
— Да ведь никто не заметит, что это ты, — успокоил его Макс. — Ты придешь в темноте и уйдешь в темноте, а в зале ты будешь ряженый. Закончишь — получишь пятьдесят марок наличными. На них Олли купит все, что пожелает. Ну как?
Грабш подумал об Олли. Она давно об этом мечтала: чтобы он добросовестно зарабатывал деньги!
Апельсинка моя, пусть будет по-твоему, подумал он, грохнул Максу на плечо набитый пододеяльник и хмыкнул:
— Была не была!
Страшная метель мела в этот памятный день, можно сказать — пурга. Из-за нее не рассветало по-настоящему. Грабш спокойно добрался до гримерки за сценой ратуши, и его никто не узнал.
Макс побежал сказать бургомистру, что в последний момент удалось раздобыть нового исполнителя на роль Николая.
Затем он со всех ног бросился назад, запер гримерку на крючок и принялся наряжать Грабша. Костюм лежал наготове, и красная шуба даже подошла по ширине, только была коротковата. Находчивый Макс на скорую руку пришил к подолу и на рукава широкие полосы ваты. Потом напудрил бороду и волосы Грабша белоснежной пудрой и, набрав розового грима в обе руки, нарумянил ему щеки, красным накрасил нос и нахлобучил на разбойника красный колпак.
— Глянь-ка, — сказал он, развернув Грабша к зеркалу.
— Кто это там? — недоверчиво спросил Грабш.
— Это ты, кто же еще? — со смехом ответил Макс.
Но только Грабш ему не поверил.
В актовом зале зашумели. В День святого Николая в Чихенау было принято приглашать всех родителей с детьми младше семи лет в большой зал ратуши; где их поздравлял бургомистр и члены городского совета. Программа праздника много лет была одна и та же: сначала школьный хор пел «Белые снежинки кружатся с утра…», потом директор школы говорил речь, потом мужской хор «Гармония» пел «Завтра будет Рождество, завтра будет праздник», потом кто-нибудь из детей наизусть рассказывал «Ночь. Мороз. Сверкают звезды с высоты небес…», потом госпожа Штольценбрук играла на арфе, а жена бургомистра исполняла «Тишь и покой ночью святой», потом речь говорил бургомистр, а потом звонил колокольчик, и выходил святой Николай. Немного поговорив с детьми, он проходил по залу и раздавал печенье и апельсины из громадного мешка, а потом — под громкое чавканье зала — церковный хор пел «Бубенцы, бубенцы радостно гремят! Звон идет во все концы, саночки летят!». Затем детей поздравлял священник, под его речь большинство детей засыпали. Родители тоже. Но под конец всех будил полицейский духовой оркестр громовым исполнением марша «В лесу родилась елочка». Потом все шли по домам.
Так проходил День святого Николая в Чихенау. Пятьдесят лет подряд. Таким его ожидали и в этом году. Макс старался впопыхах втолковать это Грабшу. И с ужасом видел, что Грабш вообще не представляет себе, кто такой святой Николай и зачем он нужен. Когда Ромуальд был маленький, Николай никогда не приходил к нему в пещеру.
К тому же Грабш не умел читать и не видел ни одной книжки про Рождество. Изредка, выходя на разбой перед Рождеством, он обращал внимание на витрины в городе, сплошь украшенные изображениями Николая. Разбойник думал, что это гномский предводитель. Про гномов ему рассказывал дедушка, который его растил и воспитывал, с тех пор как отец сгинул в тюрьме, а мама сбежала с бродячим цирком.
— Итак, ты у нас — старик, который пришел из леса, — повторно объяснял Макс, обливаясь потом.
— Старик? — фыркнул Грабш. — Да мне лет тридцать пять — тридцать восемь, не больше!
— Знаю, — сказал Макс, теряя терпение. — А ты притворись, как будто ты старик. Вспомни своего дедушку! Сначала надо рассказать детям, что ты пришел из леса и у тебя есть толстая книга, в которой записаны все их плохие и хорошие поступки. Потом чуть-чуть погрозишь им розгами и скажешь, чтобы в следующем году вели себя еще лучше. А потом пройдешь по залу и раздашь детям сладости из мешка.
Грабш вообще ничего не понял. Но в зале уже запел школьный хор.
— А где мешок? — с интересом спросил Грабш.
Макс приоткрыл дверь и показал на огромный, битком набитый мешок около сцены.
— Чем он набит? — выпалил Грабш, да так громко, что услыхали даже зрители в зале, которые слушали речь директора школы.
— Тсс! — шепнул Макс и закрыл дверь гримерки перед носом у Грабша.
— Чем набит? Всем подряд, чего не жалко нашим супермаркетам, булочным и кондитерским. Кексы и печенье, которые за год не удалось продать. И
