— Блин, — выругался Кофи и присел на пол, прислушался, отвесил мужчине две сильные пощечины.
Рейнер открыл глаза и предвечный, недолго думая, влил в рот мужчины какой-то отвар, резко приказав:
— Пей!
Пожарный захлебывался, глотая горьковатую жидкость, и странное резкое недомогание отступало.
— Сам встать можешь? Хотя… какая разница.
Кофи без усилий подхватил мужчину и помог добраться до постели.
Рейнер медленно сморгнул, дав понять, что благодарен за помощь и свернулся под одеялом, радуясь, что годы в колледже и жизнь в общежитии научили повязывать полотенце намертво, и оно не упало, иначе часть приказа была бы нарушена. За окном выло и гудело, стучал дождь.
— Чертов ветер, — отозвался в темноте предвечный. Спокойно, привычно, не обращая внимания на реакцию Рейнера, Кофи, усевшись у него в ногах, принялся растирать их, массировать, поясняя для человека:
— Этот дождь… Он не столько поит землю водой, сколько убивает все живое, как плоть, так и души. Дождь был создан для того, чтобы слуги не пытались бежать. Вот только я, честное слово, не помню, чтобы по расписанию он был назначен на этой неделе.
Рейнер не вслушивался в слова предвечного. Внутри то все скручивалось спиралью, и появлялся невиданный животный страх, от которого начиналось трясти хлеще, чем от холода. Кофи явно рассказывал нечто важное, но голос не пробивался сквозь вакуум сознания. Пришли обида и непонимание. Сначала предвечный выкидывает за форточку, как шкодливого котенка, потом греет и проявляет заботу, будто ему нравится сам процесс, а на Рейнера как было плевать, так и осталось. Мужчина из последних сил подтянул ноги к себе и пополз в сторону подушек, даже не верилось, что такой крупный человек, может свернуться столь компактным клубком и угнездиться у спинки кровати. Рейнер закашлялся, завернулся в одеяло, дыхание снова участилось.
Тихо и устало ругнувшись, Кофи залез под одеяло, осторожно, но крепко обнял, делясь своим теплом, и, погладив по волосам, прошептал:
— Прости, я не хотел, чтобы так получилось.
Предвечный не столько рассчитывал, что Рейнер его услышит, сколько старался успокоить мягким тоном.
Рейнер инстинктивно дернулся, затем и вовсе окаменел. Дурман качал на своих волнах, поднимал на гребне и разбивал о скалы. Чувство страха сменялось жалостью к себе, хотелось тепла и защиты, потом вновь приходила паника, и мужчина едва шевелился, хотя ему самому казалось, что он вырывается на грани физических сил. Тело покрылось испариной, Рейнер спрятал лицо в подушки. Новый приступ кашля согнул пополам, и предвечный скорее уловил запах крови, чем заметил ее на губах мужчины.
Встав с постели, Кофи вышел из комнаты, оставив Рейнера захлебываться в кашле. Впрочем, предвечный вернулся быстро и положил на край кровати два шприца. Не обращая внимание на слабое сопротивление пожарного, вытащил его руку и с пятой попытки все же попал в вену, куда тут же и пустил лекарство. Пользуясь тем, что Рейнер все еще не до конца пришел в себя, Кофи перевернул его на живот и сделал второй, внутримышечный укол, невольно ухмыльнувшись. Ближайшие пару дней пожарному сидеть придется только на чем-то мягком.
Рейнер застонал, открыл мутные глаза и по-звериному зарычал. После чего отрубился окончательно, растянувшись на кровати.
*****
Эмек оторвался от припухших губ мальчишки, коротко поцеловал в них еще раз и крепко обнял парня. Лейти не сопротивлялся, наоборот, радовал своим теплом, лежал расслабленный и смущенно улыбался. Предвечный спокойно гладил мальчика по обнаженной спине, но никакой торопливости между ними не было, а Эмек не позволял желанию взять над собой верх.
— Лейти, расскажи мне о себе, пожалуйста. Что ты чувствуешь к своей семье? Тебе хорошо с ними жилось?
Эмек притих, перед глазами промелькнули подсмотренные Оли сцены, но предвечного волновали не столько действия мальчишки, как то, что за ними крылось. Не мог же Лейти заключить договор ради жизни противных ему людей.
— Что чувствую к своей семье? Странный вопрос. У меня очень хорошие родители и есть четыре старших брата, — мальчик чуть нахмурился, явно выбирая слова, чего-то не договаривая. — Отец никогда не наказывал нас, только спокойно и нудно объяснял, в чем мы не правы. А вот мама могла и за уши потягать, причитая, что пять мальчишек — это уже перебор. Старший из братьев давно женат, у него своя семья. Свои два сына и свой караван. Я пару раз даже ходил с ним. Он работает на другом пути, возит шелк. Правда, энная доля ткани до покупателей так и не доезжает, его супруга не хуже сборщиков налогов забирает свою долю, — хихикнул Лейти и, чуть поерзав в руках предвечного, доверительно сообщил:
— Она, мягко говоря, не маленьких размеров, и на одно платье ей нужно чуть ли не рулон шелка. Второй брат пока копит на калым, но невесту он себе уже присмотрел, та еще задира. Вечно с нами в детстве по всем чужим садам лазила. Папа не против такого выбора, а вот мама… Она до сих пор считает, что предназначение женщины — рожать детей и смотреть за мужем. Она когда-то даже уговаривала папу взять еще одну жену, думала, что тогда… не важно. У меня весьма забавная семья. Слушай, а у тебя есть родители?
Эмек нахмурился, но ответил предельно честно.
— Да, у нас есть родители, но не в том понимании, что принято у людей. Они не занимаются нашим воспитанием, обычно старший брат за всем смотрит и штат слуг, если нет старшего, как у Тамила, в своем доме, то выбирается дружественный дом. Потому у нас и оказался темный. Конечно,
