замедляются, слегка притормаживают, и у жертвы появляется шанс. Поэтому их сейчас поднесут вплотную и навесят парням на шею...
- А тебе, - обратился к сыщику Толик, - свезло конкретно. Шеф передумал тебя сразу валить, решил пообщаться. Только, дружбан, не дёргайся, я тебя умоляю, иначе - сам понимаешь.
- Слышь, Толян, - спросила Римма, - а если не он, а я дёрнусь? Тогда что сделаешь? Просто из чистого любопытства...
- Так, всё. Закончили базар.
Коротышка перестал улыбаться, и его резиновое лицо превратилось в жутковатую маску, как бывает у злобных клоунов в американских фильмах. Если бы изо рта полезли клыки, заострённые, словно гвозди, Марк, пожалуй, не удивился бы.
Мотоциклистка, чуть склонив голову, смерила автоматчика долгим взглядом, потом кивнула и произнесла:
- Верю, Толик.
Выпростала руки из карманов и опустилась на колени - смиренно, будто монашка. Сцепила пальцы на затылке:
- Так ты хотел?
Но Толик смотрел куда-то мимо неё. Марк машинально проследил его взгляд и увидел на асфальте нечто вроде некрупной луковицы, только цвет у неё был неестественный - иссиня-чёрный, с жирным проблеском.
- Ой, - повинилась Римма, - уронила, растяпа.
Луковица, откатившись, замерла на секунду, а потом вдруг встала вертикально, как неваляшка. Спустя ещё миг она проросла, выбросила тонкие стрелки, и те, поднявшись сантиметров на десять, завибрировали с металлическим звоном.
Пелена дождя вокруг встрепенулась, будто в испуге; мокрые волны разошлись сквозь неё концентрическими кругами. Марку почудилось, что в теле что-то оборвалось, лопнула какая-то нить, скреплявшая все органы воедино, и каждый из них теперь болтается по отдельности - сердце, лёгкие, селезёнка, желудок. Тошнота подступала к горлу, череп звенел как пресловутая консервная банка, а внутри него култыхался мозг, способный сейчас родить лишь одну более или менее осмысленную идею - скорей бы всё это кончилось...
Удивительно, но этот мысленный крик подействовал. Помогло клеймо на ладони - оно ожило, окатило Марка обжигающей болью, и та, словно кипяток, разом вымыла ядовитый звон из сознания, а вслед за этим и сама отступила, растворилась в холодной мороси.
Обретя способность соображать, он лихорадочно огляделся. Волны, расходящиеся от луковицы, всё ещё колебали дождевую завесу; люди корчились, а глаза у них были белые, варено-бессмысленные. Кто-то уже повалился наземь, выронив ствол, кто-то стоял на коленях, подобно предусмотрительной Римме. Если не считать Марка, на ногах остались лишь двое - шофёр-охранник, пошатываясь как пьяный, зажимал уши, а Толик согнулся, словно собирался блевать; его автомат бессильно свесился на ремне.
Сыщик сообразил, что надо спешить: луковица, прозванная в народе 'трещоткой', действовала обычно секунд пятнадцать, от силы - двадцать.
Вздёрнув мотоциклистку на ноги, он потащил её за собой; она спотыкалась на каждом шагу как кукла. Вдвоём они доковыляли до электрички, ввалились в тамбур, отгородившись от мерзких волн.
Марк похлопал Римму по щекам - она заморгала. Хрипло дыша, уставилась на него, потом повернула голову к открытой двери. Он посмотрел туда же и понял, что фора уже исчерпана - дождливая пелена перестала конвульсивно подрагивать. 'Трещотка' наконец сдохла.
Двое в тамбуре замерли, инстинктивно прислушиваясь. Да и весь вокзал затаился, ожидая, что будет дальше.
Потом тишину разорвало в клочья.
Прогрохотал не то 'калаш', не то 'Абакан', кто-то заорал надрывно и матерно. Наперебой залаяли пистолеты, на них свирепо рявкнул обрез. Услышав пальбу, завопили тётки в вагоне - синхронно, на несколько голосов.
Марк выглянул наружу. К вагону брёл один из охранников - точнее, даже не брёл, а нелепо передвигался вприпрыжку, совершал рывок за рывком, подволакивая правую ногу, куда угодила пуля. Лицо его перекосилось от напряжения, он задыхался, но каким-то чудом не падал.
Толик настиг его неторопливым шагом - зашёл чуть сбоку, пнул с размаху по опорной ноге. Раненый потерял равновесие, подломился, словно трухлявый ствол. Неуклюже выставил руку, чтобы опереться на землю; дёрнулся, пытаясь снова подняться, но не сумел.
Толик, усмехнувшись, отошёл на пару шагов и дал короткую очередь, целя в голову. Лицо охранника взорвалось, расплескалось красным. Тело грузно осело в лужу, но убийца снова и снова давил на спуск, вздрагивал похотливо, словно кончал от каждого выстрела.
- С-сука... - Римма, выглянув из-за плеча у Марка, задохнулась от ненависти.
Шагнув на перрон, она потянула из бокового кармана свой полуигрушечный пистолет. Толик не замечал её - всадив в мертвеца все пули из своего оружия, он продолжал терзать спусковой крючок, вымаливая ещё крупицу экстаза, - но сзади уже подходил второй автоматчик.
Марк едва успел втащить Римму обратно в тамбур - снаружи замолотило железным градом, посыпались разбитые стёкла. Визг в электричке усилился - пассажиры плюхались на пол, прятались под сиденьями.
Беглецы помчались вдоль по вагону, но кто-то с перрона заметил их - ещё одно окно разлетелось, брызнуло фонтаном осколков. Сыщик с клиенткой, отпрянув к другому борту, тоже залегли между лавками.
В оконном проёме напротив них нарисовался мужик с обрезом - Римма выстрелила навскидку, пуля чиркнула его по плечу. Враг шустро пригнулся, а
