Он еле успел убрать голову - оба автоматчика, не выдержав, открыли огонь. Два грома, словно два пса, сорвавшиеся с цепи, заметались в тесном пространстве. Пули разъярённо били в простенки, впивались в лавки, рикошетили с отвратительным визгом; сыпались стёкла, звенели вопли, а Толик с подручным всё лупили очередями, ничего не соображая в экстазе.
Патроны у них иссякли почти синхронно, и Марк крикнул Римме:
- Давай!
Та вскочила во весь рост, оскалилась как волчица и принялась расстреливать Толика, всаживая пулю за пулей. Коротышка рухнул на лавку, но другой стрелок уже выходил из транса и нашаривал запасной магазин.
Римма снова пригнулась, спряталась, но это была только отсрочка - в её пистолете тоже не осталось патронов. Враг, подойдя, остановился напротив, навёл оружие. Предвкушая новую очередь, он, похоже, совершенно забыл, что дочь хозяина нельзя убивать.
За окнами раздался громкий хлопок. Автоматчик пошатнулся, повернул голову - и следующая пуля опрокинула его на пол. Стук падающего тела показался тихим и мягким по сравнению с недавней пальбой.
Марк хотел выглянуть и узнать, кто подоспел на помощь, но накатила слабость. Сил едва хватило на то, чтобы стряхнуть с себя семена и застегнуть рубашку. Римма, привалившись рядом к стене, тяжело и часто дышала.
Двое ментов приблизились по проходу. Юный Гаглоев был неестественно бледен, зато его револьвер блестел с ковбойским самодовольством. Кондратенко, хмурясь, пожёвывал русый ус.
- Вас же вроде по рации отозвали, - с трудом проговорил Марк.
- Было дело, - пробурчал Кондратенко.
- Чего ж вернулись?
- Да так. Пострелять, развеяться.
Римма хмыкнула, а сыщик полюбопытствовал:
- С нами теперь что будет?
- Хороший вопрос, земляк. Давай-ка на воздух выйдем. И ты, красавица, тоже - только пушечку свою брось, она тебе ни к чему.
Недавние беглецы, кое-как поднявшись, поплелись к ближайшей двери. Патрульный шёл следом, не пряча пистолет в кобуру. Пассажиры, выползая из-под сидений, провожали их взглядами.
- Дальше куда? - спросила мотоциклистка, шагнув из тамбура на перрон.
Картина открылась та ещё - борт вагона местами напоминал дуршлаг, асфальт вдоль него усеивали осколки, кровь растекалась в лужах. Шипастое дерево, болезненно изогнувшись, заглядывало в окно.
И лежали мёртвые люди.
***
- Так куда идти? - повторила Римма.
Патрульный молча махнул в ту сторону, где недавно был эпицентр волн. Там лежали первые жертвы бойни - двое охранников и двое из шайки Толика. Рядом на асфальте валялись 'змейки' и сморщенная потускневшая луковица.
Кондратенко завёл спасённых за облезлый неработающий киоск - закуток не просматривался из вокзального здания, свидетелей рядом не было. Этот факт, по идее, должен был вызывать беспокойство, но Марк чувствовал лишь усталость. Дождь робко подлизывался, как нашкодивший пёс.
- Восемь трупов, - задумчиво констатировал мент.
- Мы не виноваты, - сказала Римма, - мы защищались.
- Ага, как всегда. Никто не виноват, но все в говне по уши.
- А ты бы что сделал на нашем месте? Ждал бы, пока прикончат?
- Не зли меня, красавица, ладно? У меня и так настроение - ниже плинтуса. Мне начальство сказало - прикинуться ветошью и сидеть, пока вы там, на перроне, всё перетрёте. Потому что позвонили такие люди, которым отказывать не с руки. Я бы и посидел, не впервой. Но из 'калаша' на вокзале - это, ребятушки, перебор...
- Послушай, - вмешался Марк, - ты же сам всё видел. Автоматы - это у них, а мы - почти с пустыми руками. Ты нас спас, спасибо тебе. Всё правильно сделал.
Кондратенко прищурился:
- Значит, говоришь, вы - хорошие, те - плохие? Нет, землячок, хрен там. Я за эти годы понасмотрелся. Все вы - с одной помойки, из-под одной коряги. Говоришь, автомата у тебя не было? Ладно. А деревце само собой проросло, вот чисто случайно? 'Трещотка' сама включилась?
