добил. Я из тех, кого кофе вечером не возбуждает, а наоборот усыпляет.
Мы поднялись по лестнице, на площадке Люська обняла меня, Питер снова расцеловал в обе щеки, мы пожелали друг другу спокойной ночи, я им – удачной поездки, и за ними захлопнулась дверь спальни. Я пошла было в свою сторону – и…
И снова, уже в третий раз, почувствовала все тот же пристальный взгляд. В этом не было ничего страшного, скорее, странное. Или я уже сплю на ходу?
Я обернулась. Перегоревшую лампочку поменяли. Коридор был пуст. В глаза плеснуло знакомой яркой синью. Ступая на цыпочках, я пошла обратно. С крайнего портрета, висевшего напротив двери Люськиного будуара, прямо мне в глаза смотрела молодая темноволосая женщина в синем переливчатом платье.
Днем я рассмотрела за оконным стеклом только смутный силуэт, но не сомневалась – это она. Сон мгновенно улетучился. Хмель, кажется, тоже.
Света, а ты знаешь, что это такое свойство портретов анфас – кажется, что они смотрят прямо на тебя и следят за тобой?
Света, а ты знаешь, что раньше в коридоре было темно, и ты даже не подозревала, что там есть этот портрет?
И, кстати, Света, что за несуществующий портрет ты видела в несуществующем окне, а?
Когда-то очень давно я серьезно увлекалась историей костюма и даже подумывала о том, не стать ли дизайнером одежды, но с шитьем у меня не очень ладилось, так что не срослось. И все равно мне достаточно беглого взгляда на портрет, чтобы приблизительно определить по одежде если не страну, то хотя бы время. На этом портрете явно была дама все той же тюдоровской эпохи. Точнее – примерно середины XVI века.
Избегая смотреть таинственной незнакомке в глаза, я изучала детали ее наряда. Расширяющиеся книзу съемные рукава, узкий лиф с коротким мысом и прямоугольным вырезом, под которым жесткий корсет, лютый враг женской груди. Маленький бюст он стискивал до полного визуального исчезновения, и только у пышногрудых дам что-то соблазнительно круглилось и выглядывало из-под выреза. Зато лиф без единой морщинки. Из-под разреза верхнего узорчатого платья-гауна видна матово-синяя юбка нижнего платья-котта. Такие наряды носили знатные дамы при Генрихе VIII, точнее, при его шести женах – тон при дворе задавала именно королева. Нет, последнюю, Екатерину Парр, можно исключить, при ней уже начали входить в моду двойные рукава с широченными буфами, закрытые лифы с длинным мысом и всевозможные причудливые воротники, которые при королевах Марии и Елизавете станут просто чудовищными.
Хотя первую, Екатерину Арагонскую, тоже можно отбросить. Она предпочитала строгие чепцы-турэ, домиком закрывающие волосы, и вместе с ней, разумеется, их носили все ее придворные дамы. А у женщины на портрете френчхуд - французский чепец-полумесяц с сетчатой вуалью, да еще сильно сдвинутый на затылок. Такую моду ввела вторая жена Генриха, Анна Болейн, которая много времени провела во Франции. Конечно, при дворе английское платье причудливо соседствовало с французским, венецианским и даже немецким, но, позируя для портрета, дамы обычно старались одеться не в последний писк моды, а во что-то более традиционное.
Ага, а если учесть, что в последний раз титул графа Скайворта был пожалован за подавление крестьянских бунтов… А когда у нас в Англии были крестьянские бунты? Как раз после того, как Генрих решил жениться на Анне, объявил себя главой церкви и начал разгром монастырей. А было это, было это… Если память мне не изменяет, было это в середине 30-х годов, как раз при Анне и потом, при Джейн Сеймур. Значит, женщина на портрете могла быть женой или дочерью первого графа Скайворта четвертого созыва... то есть разлива… то есть…
Я наклонилась и прочитала мелкую гравировку на металлической табличке: «Lady Margaret Dunner»[25]. Значит, не жена, а незамужняя дочь, иначе было бы написано «Margaret, Countess of Skyworth»[26].
Наконец я отважилась взглянуть леди Маргарет в глаза – ярко-синие, как ее переливчатое платье. Она смотрела на меня, как живая, - напряженно, но доброжелательно, словно хотела что-то сказать. А что, если и правда?..
Света, уймись, ты бредишь. Ты пьяная, и тебе давно пора спать.
Я пообещала себе, что завтра же поищу информацию о леди Маргарет в интернете, мысленно пожелала портрету спокойной ночи и пошла в свою комнату.
=============================================
Как ни странно, спала я совершенно мертвецким сном, похожим на черную яму. Вечером мне едва хватило сил раздеться. Я рухнула в постель, так и не приняв душ, не почистив зубы и не смыв косметику. На то, чтобы вытащить из чемодана ночную рубашку, меня тоже не хватило. Кажется, я заползла под одеяло и тут же уснула, даже не выключив лампу на тумбочке.
Разбудил меня стук в дверь.
«Какого хобота?» – спросила я мысленно, потому что тяжеленный язык отказался ворочаться. И тут до меня дошло, что я не дома, не в своей постели, а лежу себе голая и здорово похмельная в гостевой спальне английского замка, да еще и с незакрытой дверью.
Так, это же утренний чай. То есть горничная с утренним чаем. Значит, семь часов. Значит, Люська с Питером уже уехали. В окно робко царапалось серенькое линкольнширское утро.
