предложил всерьез заняться разработкой практических вопросов ядерной физики. Он выступил с сообщениями перед учеными Академии и рассказал, какие перспективы открывает перед человечеством использование атома в мирных целях. Но против Гамова решительно выступил тогдашний «бог» физики Иоффе, обозвав доклад Гамова бесперспективным прожектерством. Еще бы! В Гамове он увидел своего конкурента. Между ними началась неравная борьба. За спиной Иоффе стоял Сион - фактический хозяин в советской науке. Как, впрочем, и в государстве. Было предложение сделать Гамова директором нового физического института. Но Иоффе и его соплеменники дружно воспротивились и победили. Гамову решили показать, кто настоящий хозяин в советской науке и в государстве. Тогда он попытался устроиться на работу в какой-нибудь институт рядовым преподавателем физики. Но не тут-то было. Мстительный Иоффе, которого Гамов публично не признавал серьезным ученым, обложил строптивого конкурента красными флажками, как это делают охотники. Гамов остался без работы. На этом Иоффе не успокоился, - он придумал коварную авантюру. По приглашению своих американских друзей-сионистов Иоффе едет в командировку в Америку и делает «благородный» жест: предлагает Гамову мир, забыть все распри и ехать с ним в Америку. Это был иезуитский замысел. Но доверчивый Гамов, доведенный до отчаяния, лишенный возможности заниматься наукой, согласился. В Америке друзья Иоффе предложили Гамову не возвращаться на родину, обещали всевозможные блага и условия для научной работы, и молодой ученый принял их предложение. Да и особого выбора у него не было. А Иоффе навсегда избавился от своего конкурента. И продолжал коварно мстить, дабы другим русским ученым дать пример: не спорьте с нами, будьте покорны. В Америке сионистские друзья Иоффе не дали Гамову обещанного, не допустили его в науку. Так был загублен великий русский талант.
Грустно было слушать этот рассказ, тем более что история с Гамовым не была исключением в нашей отечественной науке, как, впрочем, в литературе и искусстве.
Острый аналитический ум Виноградова помогал ему точно определять расстановку политических сил в стране. Он знал, кто есть кто, безошибочно «вычислял», как и куда будут развиваться события, очень уважал государственный ум А. Н. Косыгина и презирал Брежнева, окружившего себя сионистами и масонами, которые исподволь, но целеустремленно разрушают страну, толкают ее к катастрофе. Он высоко отзывался о своем ученике В. М. Келдыше как о выдающемся ученом, организаторе науки и с пренебрежением говорил о его преемнике на посту президента Академии наук А. П. Александрове как ученом, и последующие события показали, что в Чернобыльской трагедии есть и его доля вины.
У Ивана Матвеевича в поселке Абрамцево под городом Сергиев Посад была скромная дача, но с большим по тем временам участком земли в три гектара, на три четверти занятой хвойным лесом. Он рассказывал мне, что строили эти дачные домики пленные немцы. Однажды приходит к нему группа немцев-строителей с жалобой на его заместителя-еврея. Издевается, мол, всячески оскорбляет, лишает положенного отдыха и тому подобное. Иван Матвеевич решил разобраться. Жалобы оказались справедливыми. Он сделал замечание своему заместителю. Тот вспылил:
- Вы кого защищаете?! Мне бы автомат. И я бы всех их порешил!
- Опоздал ты с автоматом, - ответил Иван Матвеевич. - Надо было брать автомат, когда немцы были под Москвой. А ты предпочел тогда отсиживаться в Казани.
Во время войны ученые Академии наук были эвакуированы в Татарстан. Иван Матвеевич рассказал мне о разговоре с местным жителем-татарином. «Жалко мне вас, Иван Матвеевич, русских». - «Почему же, Махмуд?» -«Смотрю, кто вами командует, и жалею вас. Вам бы лучше оставаться под татарским игом. Мы бы вас так не притесняли и не унижали, как эти». - «Это кто же “эти”, Махмуд?» - «Сам знаешь - евреи».
В летнюю пору я бывал у него на даче со своими друзьями-поэтами Валентином Сорокиным, Геннадием Серебряковым, Феликсом Чуевым. Иван Матвеевич очень любил поэзию, всегда просил читать стихи. После одной такой встречи он предложил мне выступить у него в Институте перед учеными- математиками, заметив при этом, что «Любовь и ненависть» прочитал за три вечера и передал для чтения своим друзьям-академикам.
- А если мы придем вдвоем: с кем-нибудь из поэтов? - предложил я.
- Очень даже хорошо. Вот того юношу, Феликса, пригласите. У него хорошие стихи о Сталине.
Встреча эта состоялась 13 апреля 1978 года. Конференц-зал был полон: академики, членкоры, доктора наук - всего человек семьдесят. Более двух часов шел непринужденный, откровенный разговор «о текущем моменте» на высоком эмоциональном накале. Здесь мы встретили полное взаимопонимание. Это был интересный, раскаленный диалог с аудиторией. Я говорил около часа, Феликс Чуев минут двадцать читал стихи. А потом пошли вопросы из зала: понимают ли «наверху», что про -исходит в стране, а если понимают, то почему молчат, никакого противодействия не принимают против целенаправленной экспансии духовной нечисти? Почему лелеют и поощряют тех, кто растлевает молодежь, дают им зеленый свет и в то же время травят патриотов? Особенно много и возбужденно говорил Герой социалистического труда академик Лев Понтрягин, человек удивительной судьбы. Он в детстве лишился зрения, но неистребимая сила воли, несмотря на неизлечимый недуг, помогла ему получить высшее образование, сделать научные открытия, стать светилом в математике.
- Наши школьные учебники по математике преднамеренно усложнены, - говорил Лев Семенович, - в них дети не могут разобраться, тратят время и силы на разгадку ненужных ребусов и в итоге отстают по этому важному предмету. Случайно ли это? Конечно же, нет: кому-то надо, чтоб советская наука отстала.
Кстати, позже, в 1980 году, по этому вопросу Понтрягин выступил с острой статьей в журнале «Коммунист».
Иван Матвеевич был очень доволен этой встречей. Признался, что не ожидал такой активности своих ученых.
