- Здесь не я хозяин. Здесь я вроде подмастерья и работаю над заказами Николая Васильевича.
Дальнейших пояснений не требовалось: я знал, как часто «маститые» используют молодые таланты. Это делал и Вучетич, но тот всегда молодых помощников включал в список соавторов, и они вместе с ним получали Сталинские премии. Томский славой не желал делиться. Даже авторство памятника Кутузову в Москве, где все горельефные ростовые фигуры полководцев, солдат и партизан создавал Борис Едунов, Томский приписывал только себе одному.
- А платит он вам как? - поинтересовался я.
- Нормально. Жаловаться грешно.
И Борис никогда не жаловался. Даже тогда, когда коллеги ему откровенно говорили: «Боря, он же тебя эксплуатирует, твой талант. Брось, уйди». А куда уйдешь?
Как-то вечером мы вдвоем с Николаем Васильевичем сидели на втором этаже его мастерской, где были его кабинет и спальня, и забавлялись коньяком. Я вдруг спросил:
- Ты как считаешь, Борис талантливый скульптор?
- А ты сомневаешься? - вопросом на вопрос ответил он.
- Я тебя спрашиваю.
- Ну конечно. Очень способный.
- Тогда почему ты держишь его в черном теле?
Мой вопрос несколько смутил его. Он не сразу ответил.
- Ну почему же в черном теле? Он хорошо зарабатывает. А потом - я его не держу. Он волен распоряжаться собой. Он что, жаловался?
- Нет. И это меня удивляет.
Я ближе познакомился с Борисом и его дружной семьей. Он оказался на редкость душевным, скромным и даже застенчивым, но в то же время твердым в принципиальных вопросах. Он умел отстаивать свою правоту. В его творческом багаже уже были серьезные работы, такие, например, как пятиметровая бронзовая фигура М. И. Калинина с двенадцатиметровым гранитным постаментом, воздвигнутая в 1959 году в областном Калининграде, а так же памятники М. И. Калинину в городах Выборг, Тверь, Семипалатинск, В. В. Верещагину в Череповце. Очень быстро наше знакомство перешло в дружбу семьями. Борис захотел сделать мой скульптурный портрет.
- Да есть уже один, бронзовый, работы Вучетича, -сказал я.
- А я сделаю в белом мраморе.
Я не стал возражать, тем более что Борис обещал сделать за три-четыре сеанса. Работа проходила в мастерской Томского. Николай Васильевич смотрел на это с какой-то странной ревностью. Сам он в это время при активном участии Бориса работал над алуштинским памятником Сергееву-Ценскому. Работал, должен сказать, вдохновенно. Колоритная фигура патриарха русской словесности вызывала творческий азарт. Памятник получился на редкость красивым (пусть простят снобы за неприемлемое для них слово).
Когда мой портрет был готов, в конце последнего сеанса Борис пригласил Николая Васильевича посмотреть. Томский бросил неторопливый взгляд то на меня, то на скульптуру. Потом не очень твердо заметил:
- Я бы убрал излишнюю детализацию. Надо больше обобщения.
- Я это сделаю в мраморе, - согласился Борис и прибавил, вопросительно посмотрев на меня: - А в гипсе оставим так?
И в результате получилось два отличных друг от друга портрета.
Если маститые ваятели, такие, как Вучетич и Томский, сами не формовали свои произведения, не вгрызались резцом в мрамор и гранит, а приглашали для этой работы форматоров и гранитчиков, то Борис Васильевич все это выполнял сам, избегая лишних расходов.
Однажды на квартире Бориса я увидел изящную, выполненную в белом фарфоре композицию «Сталин и Василевский» (Верховный Главнокомандующий и начальник Генерального штаба). Простой казалось бы сюжет: И. В. Сталин сидит в кресле с карандашом в руках. На коленях его развернута оперативная карта. Рядом с Верховным стоит генерал А. М. Василевский, сосредоточенный взгляд которого, как и Сталина, прикован к карте. Какими-то волшебными, едва уловимыми штрихами, но сердцем ощутимая, разумом схваченная, выражена железная воля двух полководцев, решающих стратегию победы, и вместе с тем таких по-человечески обаятельных людей. Оказалось, что эта композиция, психологически глубокая и пластически высоко профессиональная, выполнена молодым человеком, сделавшим первый шаг в искусство ваяния: это дипломная работа Бориса Едунова. Уже тогда, в студенческие годы, определились главные черты будущего ваятеля, такие, как патриотическая тематика, психологическая трактовка образов и реалистическое совершенство пластики.
Обретение собственной мастерской в центре Москвы, в пяти шагах от метро «Тургеневская», было настоящим праздником Едунова. Начался новый плодотворный этап в его творчестве. Теперь он не зависел от Томского, с которым сохранил прежние отношения. Николай Васильевич по старой привычке нередко предлагал ему «работу», которая не всегда устраивала Бориса, и он чаще всего деликатно отклонял просьбу своего бывшего «благодетеля» под убедительным предлогом: по горло занят, мол, работаю над срочным заказом. И в самом деле, от недостатка заказов и предложений он не страдал. Работал
