Страсти, безнадежность и страданье. Брошенность, безумство, беспокойство, Горе, беды, — вот все эти свойства. Уж мое терпенье истощилось. Гибель для меня — господня милость. Страсть моя растет, мне нет покоя. Ты, кто спрашиваешь — что такое Огнь в груди, который полыхает? — Знай, что он в слезах не затухает. Утопаю я в морях рыданий И горю от неземных страданий. И, увидев своего господина Нур ад-Дина и услышав его разбивающие сердце стихи и дивные слова, Ситт-Мариам убедилась, что это он, но скрыла это от дочери везиря, сказав ей: «Клянусь Мессией и истинной верой, я не думала, что тебе ведомо о стеснении моей груди!»
А затем она в тот же час и минуту поднялась, и отошла от окна, и вернулась на свое место, и дочь везиря ушла к себе. И Ситт-Мариам выждала некоторое время, и вернулась к окну, и, сев у окна, стала смотреть на своего господина Нур ад-Дина и вглядываться в его тонкость и нежность его свойств, и увидела она, что он подобен луне, когда она становится полной в четырнадцатую ночь, но только он вечно печален и струит слезы, так как вспоминает о том, что минуло. И он произносит такие стихи:
Я ждал свиданья, думал, что оно: Бессрочно. Нет! Страдать мне суждено. И слез потоки с морем в состязанье. Лишь от хулителей таю рыданья. Разлуки вестник! Если бы я мог, Ему язык без жалости отсек. Виню я дни за их насмешку злую, На их нерасторопность негодую. К кому идти — лишь ты мне дорога? Я сердце шлю — оно тебе слуга. Кто оскорбительницу обуздает За то, что своевольно унижает? Я дал ей душу, чтобы берегла, Но вся судьба разорена дотла. Я жизнь свою истратил на страданья, Хотя б в награду получить свиданье! Газель моя, властительница сил, Довольно расставаний я вкусил. Лицо твое — всей красоты слиянье, Грех на тебе — что я на расстоянье. Зачем я отдал сердце на постой, Сам виноват, что разлучен с тобой. Струятся слезы бурною рекою, Пойду за ними, ибо нет покоя, И умереть лишь потому боюсь. Что навсегда с надеждой расстаюсь.
