которые являются отравой для нее, иссушая безобразную плоть, и в конечном счёте уничтожая этих существ, по желанию колдуна восставших из мертвых, это вода собранная из семи колодцев в определенный день, в определенное время. Но где то солнце в глубоких подземельях, и где та вода…
– Есть вода! – прямо в ухо зашептала княгиня.
Лиходеев чуть не поперхнулся. Что ж ему так на женщин определенного сорта везет!
– А я-то грешным делом подумал, что рассчитался с тобой за хана, за куманский род волка, а ты вон какой живучий! Выходи-и.
Вспомнил! Это же тот мухомор сморщенный, что у ног Ратши вертелся. А он все думал, где труп ближника? Тоже видать не пальцем деланный. Сидел крайним, грудью прикрыв Любаву и княжича, дышать забывая. Зубы сцепил так, что десна заныли. Чего таить, боялся. Только дурак ничего не боится, от него до коридора, из которого убрались, полшага, не больше. В темноте как у негра в…, ну ясно где. Ничего не видать. Факел не зажечь, даже матом от всей души не излиться. Жуть!
И эта жуть пришла, словно прочитала его мысли и по их отголоскам, как по тропе подсунулась к лицу. Егор уловил колеблющееся дыхание чужого прямо перед своим носом. Почувствовал неприятный запах, скорее всего изо рта. Негромкий голос отчетливо произнес:
– Я все равно разыщу тебя… – и перешел на вопль, – …че-ервь!
Дрогнул. Выдержка исчезла. По дыханию врага, рассчитал точку смерти в основании черепа. Махнул наточенным до состояния бритвы диском, чакрой, словно мясник в разделочной, рубанул, услышав чавканье и хруст ломаемых шейных позвонков, повреждая спинной мозг и артерии.
– Н-на!
Оттолкнул от себя невидимое тело, пачкая руку в липкую, теплую субстанцию. Откуда-то с периферии, из темноты подземелья разнесся дикий, источающий боль рык или вопль. От избытка чувств и пережитого страха Егор не сдержался, высказался с ноткой издевки в голосе:
– Куманский хан сурово крикнул:
«Славяне! Заплатите мзду!»
Eму ответили красиво.
Но… рифма здесь запрещена!
В спину чувствительно ткнули кулаком.
– Чего расселся, увалень? Вставай! Торопись! Колдуна убил, сейчас откат пойдет! Накроет! Сынок! Пошли-пошли!
Бежали в темноту сломя голову, путаясь и натыкаясь на стены. Позади что-то гухнуло и с шумом осыпалось. Потом догоняя, стало сыпаться почти за спиной. Страшно стало, вдруг завалит. Вымотавшись и дыша загнанно, чуть ли не со свистом в горле, повалились на пол. Лежали и дышали пылью, отдыхая после бегов.
– Зачем! – вымучено из темноты произнесла Любава. – Зачем обережный круг нарушил? Он бы нас все равно не нашел!
– Нашел. Он мне в лицо дышал.
– Это иллюзия. Он тебя на хитрость взял!
– Вот теперь и дохитрился. Мухомор. Больше не будет. На тот свет духов развлекать отправился, куман дорезанный. Ф-фух! Факел-то зажечь можно?
– Зажигай. А что ты там ему за вирши баял?
– Ерунда! Самобытная поэзия.
– Что?
– Тьфу! Слушай, коли желание есть. Это из своего раннего… Гм!..
Куманский хан в порыве гнева,
Собрал огромнейшую рать.
Не знал тогда степной бродяга,
Что русским на него… скажем так, чихать.
Он грозно крикнул под стенами,
«Славяне, заплатите мзду!»
Ему ответили красиво.
Но… рифму здесь не приведу! – продекламировал Лиходеев свое детище почти десятилетней давности.
– Да ты никак баян? Вставай сынок, сейчас светло станет, и дальше пойдем.
– Пойдем. Только куда дальше? Слушай, может объяснишь тупому, отчего так бухнуло и осыпалось все?
– Я тебе уже сказала про это. Колдун из нави выводок нежити притащил, по твоему следу пустил. Когда ты колдуна изничтожил, откат энергии Нави, то бишь, эманации смерти, нежить на него повязана была, напитанной Явью, ведь он сам был смертным, вступили в усобицу. Пух! Выброс! Куда силе деваться? Во-от! Между прочим. Теперь нежить там в тех коридорах и останется, только сил у нее сильно убавилось, и бесхозная она.
Это уже не был просто подземный ход. Сеть лабиринтов заманила их как паутина. Из одного коридора, попадали в другой и двое из троих точно
