вопроса.
Дэмиен отрицательно покачал головой, подтверждая неясное чувство. Вот еще одна загадка, ответ на которую ей придется найти самой.
***
Рука зажила уже на следующий день, и новое задание не заставило себя ждать. Только на сей раз Чармейн была вооружена котомкой с инструментами да ценными советами мужа. И работа оказалась по плечам — всего лишь обрушилась заячья нора. Чармейн без труда разгребла завал лопатой, а вот если бы пришла с пустыми руками, пришлось бы основательно повозиться.
Дэмиен уже неплохо передвигался с одной ногой и обещал, что через месяц будет полностью здоров. Все-таки в лесу сплошь и рядом происходят чудеса, только следует глаза и сердце держать открытыми.
Но Чармейн уже скучала по дому. Быть беременной и не ходить животом вперед с гордым видом по улицам Вирхольма? И чтобы все останавливали, спрашивали о самочувствии или говорили комплименты, старательно пряча завистливые взгляды… Это словно надеть новое с иголочки бальное платье и кружиться в нем по своей комнате, а не на балу. Ах если бы она могла хоть один раз наведаться домой и быть замеченной родителями…
Они любили ее, наверное, по своему. Чармейн всегда ощущала себя невидимкой на фоне старшего брата. Так получилось, что он оттягивал все внимание родителей на себя — рос избалованным и требовательным. Всего добивался истериками, каждый раз прося чуточку больше. Чармейн, в отличие от него, растили в строгости, да она и не смела соперничать с братом, тот мог потом втихую отвесить крепкую оплеуху, так, что пожалеешь о дерзости. Все знали, что рано или поздно он плохо кончит, только самому Юстасу было невдомек. Он использовал вседозволенность как только мог, надеясь на защиту отца.
Когда Чармейн было четырнадцать, по городу поплыли слухи о некрасивой истории Юстаса с дочерью мельника, а затем в лесу затрубил рог, и при свете луны из волшебного леса выехала кавалькада фейри на конях. Дикая охота.
Вирхольмские запирали ставни и двери, прятались далеко в спальни, чтобы не слышать цокот копыт по мостовой. Закрылся в доме и мэр с семьей, только какой замок остановит колдовство?
Рог протрубил во второй раз прямо за окном, дверь упала внутрь, будто железный косяк растворился в воздухе. Через открывшийся проем в комнату хлынула свора белых поджарых собак. На пороге стоял темный силуэт в короне, с прозрачными стрекозиными крыльями за спиной. Чармейн не видела его лица, но всегда думала в глубине души, что Юстаса забрал сам Тейл.
Тогда и началась дикая охота. Брата погнали как дичь по улицам Вирхольма. Собаки кусали его за ноги и подгоняли бежать быстрее. За ними цепью ступала кавалькада фейри, возглавляемая эльфийским королем. Отец и матушка поначалу бежали за ними, надеялись вымолить прощение своей верной службой, броситься под ноги королю. Да тонконогие кони мчались прямо сквозь них, овевая холодным касанием. Дикая охота не щадит.
Юстаса выгнали за завесу, и с тех пор от него не было ни одной весточки.
Чармейн осталась у родителей одна. Ей тогда было четырнадцать лет, она была испугана и потеряна, она тянулась за лаской, но отец с матерью, вместо того чтобы подержать дочь, ушли в собственное горе. Потеря Юстаса оставила в семье глубокий и незаживающий шрам.
Кто знает, может поэтому лесному прелестнику было так легко приручить Чармейн? Стоило лишь пальцем приманить, и она легла у его ног. Да, Чармейн чувствовала себя предательницей по отношению к брату, это тоже часть запутанного клубка, в который по незнанию втянулся Дэмиен.
Если бы родители узнали о том, что она носит ребенка не от лесничего, а от фейри… Отец бывает в гневе жесток без меры, и тогда берегись, Чармейн! А мать будет стоять в стороне, сложив руки на переднике с недобрым взглядом, полным презрения… Хотя… В такие минуты, когда она представляла себя дрожащей тварью перед злостью родителей, она напоминала себе, что даже если сам Тейл был во главе дикой охоты, он всего лишь изгнал Юстаса, а не убил.
***
Дни сменяли друг друга, Чармейн наловчилась худо бедно справляться с заданиями. Она бы не справилась без Дэмиена — он показал ей, как узнавать у деревьев правильную дорогу по покачиванию ветвей. Он напел ей песню, успокаивающую всякую тварь. Если бы она знала ее в тот первый раз с плененной лисой, то не пришлось бы отведать острых зубов. Кстати, лиса-инвалид как то раз попалась Чармейн. Он скакала на трех лапах и нисколько не испытывала благодарности к лесничей. Наоборот, ощерилась и визгливо тявкнула.
— Ну и скандальная ты баба, — хмыкнула Чармейн и запела тягучие ноты волшебного напева, две ноты высоко, потом ниже и ниже, затянуть одну, пока не кончится дыхание, и опять наверх. Лиса пряла ушами прислушиваясь, но стоило Чармейн сделать неверное движение, как та, подобно упрямой козе, сиганула в кусты.
— Чтоб тебя!
В тот вечер она спросила мужа:
— А что, если мне попробовать опять сходить в Вирхольм? Может, на сей раз Хозяин леса меня отпустит?
Дэмиен улыбнулся и заправил ей вольную прядь волос в прическу.
— Попробовать стоит. Только уши прикрой.
Чармейн мигом дотронулась до ушей и с удивлением обнаружила, что они покрылись густой мягкой шерстью. Прикусив губу, она напряженно размышляла, во что бы поглядеться. На дворе темно, пруд отражения не покажет. Ах, вот! Дэмиен принес из Вирхольма бархатную шкатулку со встроенным зеркальцем. Чармейн ее засунула тогда на самую верхнюю полку, и теперь пришлось потрудиться, пока достала.
Так и есть. Уши поросли рыжей шерстью. Не очень заметно, потому что черные волосы Чармейн теперь стали светлее, с медовыми прядями. Если закрыть уши распущенными волосами и понадеяться на то, что никто приглядываться не будет, то сойдет.
— Дэмиен! Ты когда заметил?
— А почему, думаешь, я стал тебя белочкой звать? Посмотри на себя — такая же изящная, с неуемной энергией и волосатыми ушами.
Чармейн недовольно пихнула мужа, а потом заглянула снизу в глаза.
— Это из-за ребенка, правда? Я становлюсь совсем лесной.
— Я всегда мечтал стать лесным, — сказал Дэмиен и поцеловал ее в нос.
***
Чармейн шла к Вирхольму, и дорога была совсем другой. Трава стлалась под ноги, птицы пели, и дул легкий ветерок. Она научилась узнавать дорогу по деревьям, поэтому то и дело останавливалась, обняв кору и задрав голову. Ветви покачивались в нужном направлении, также приветствуя лесничую. Чармейн несла на спине котомку с подарками — собственноручно вышитый платок для матери (и до этого руки дошли, слишком живо она помнила упреки в неумении), для отца кошель. Еще несла целебные травы — городским запрещено далеко заходить в лес, а на опушке не все растет. Она долго раздумывала над подарком для матери Дэмиена, перед ней Чармейн чувствовала себя особо виноватой. Наконец решила нарисовать портрет Дэмиена.
Когда-то Чармейн неплохо рисовала. Особенно гордилась собственным портретом на качелях, которым украсила свою
