— Слышал, сержант? Выполнять! Я лично сопровожу мастера.
Стиснув зубы и затаив дыхание, я приподнялся на кончиках пальцев и отполз назад, к стене. Может, это и к лучшему, что чертежи уносят. Здесь, прямо из-под носа у архитектора, кучи рабочих и этих железных дровосеков их точно не умыкнуть. Но кто знает, что там в покоях у Турка? Джонс говорил, что гильдейских хранилищ, таких же неприступных, как имперские банки, пока никто не построил. А в любые другие помещения, теоретически, можно проникнуть.
Я не стал дожидаться, пока латники начнут снизу доверху обходить стройплощадку, проверяя, не остался ли на ней кто. Пригибаясь, а временами и на четвереньках, как кошка, по кромке недостроенной стены перебрался на ту сторону башни, что была ближе всего к донжону. Расстояние до стены главной башни — метров пять-шесть. Нужен хороший разбег. Либо короткий разбег и Прыжок Лягушки. Главное — допрыгнуть, зацепиться-то есть за что. Вон, на высоте пятого этажа на башне — кольцевой открытый балкон с квадратными зубцами по краю. Окна на этом этаже широкие, большие, изнутри пробивается свет. Наверное, это…
Боль была такой неожиданной и резкой, что мне показалось, будто она пронзила меня насквозь, от макушки до самых пяток. Что-то отбросило меня назад, и я брякнулся спиной на леса — плашмя, не успев сгруппироваться. Приложился бритым затылком о доски, но боли и головокружения не почувствовал — перед глазами и так все плыло, заволакивалось багровым туманом. Боль пульсировала в груди — такая, что трудно было дышать.
Я, хрипя, приподнялся, ухватился за торчащую из грудины стрелу — крепкую, с длинным оперением, белеющим в темноте, как зависший надо мной мотылек. Впилась в правую нижнюю четверть груди, над самой печенью. Новый пояс погасил часть удара, но все равно наконечник засел глубоко.
Вот ведь паскудство! Так глупо прокололся! Где-то засел дозорный-лучник, и я не заметил. Зато он меня — очень даже. Скорее всего, гад гнездится как раз где-то на главной башне — раз меня стрелой отшвырнуло назад, а не сбросило во двор.
Со двора донесся тревожный перезвон колокола, какие-то выкрики. По деревянным настилам на нижних этажах загрохотали сапоги.
— Тревога! Тревога!
— Лазутчик в крепости!
Боль пульсировала в груди, но не нарастала — в игре все-таки есть болевой порог, и совсем уж невыносимым страданиям игроки не подвергаются. Терпеть можно. Так что соберись, Мангуст! Вытаскивай стрелу, жри лечебные зелья и драпай отсюда!
Я, собравшись с духом, резко дернул стрелу и взвыл. А, нет, ошибся — вот он, настоящий болевой максимум.
Ксилайские снадобья, в отличие от лечебных зелий, которые я пробовал до этого, оказались жгучими, как перец чили, но зато эффект от них был практически мгновенный. Боль и жжение в груди исчезли, никаких дебаффов, судя по сообщениям в статусе, не было — я снова был в строю.
Вот только бежать было некуда. Прыгать на главную башню — самоубийство. Лучник наверняка еще там, и только и ждет, как я покажусь. На таверну прыгать не получится — высоковато. Спускаться по внешней стороне стены — тоже хреновая затея. Во-первых, спускаться — в разы сложнее, чем карабкаться вверх. Во-вторых, если заметят — я превращусь в идеальную мишень.
Ей-богу, лучше бы этот лучник пристрелил меня насмерть — я бы уже возродился у менгира и вышел из игры.
— Он где-то наверху!
— Окружайте!
— Живьем брать!
— Свету, свету побольше! Где еще факелы?
Через какие-то пару минут вся крепость была на ушах. Видно, у непися-стражника была функция поднимать общую тревогу. С нижних этажей стройки, быстро приближаясь, доносился топот множества ног. Я навстречу преследователям выдвигаться не торопился. Распластался на лесах, всматриваясь в щели между досками за маячащими внизу огнями факелов.
Поднимаются по лестницам. Кое-где лестницы между этажами уже нормальные, с перилами и полноценными ступеньками, а на последних двух этажах — обычные приставные.
Страха не было, разве что новых вспышек боли не хотелось — я ж не мазохист. Но я начинал понимать Берса. Боль здесь, в игре — всего лишь ощущения. Выдернул стрелу — и побежал дальше. Убили? Воскрес у менгира, делов-то. В реале же на боль наслаивается ужас от того, что тело твое повреждено и заживать будет явно не пару минут, если вообще заживет. А если раны серьезны — подступает паника от приближающейся смерти.
Здесь же боль — лишь катализатор выработки адреналина. Причем такой, какого в реале нет и быть не может. Просто рай для адреналиновых наркоманов.
— Да где он?! Куда он мог деться?
— Обыщите тут всё!
Облава приближалась — они уже были прямо подо мной. Человек восемь-десять, не меньше, и снизу подтягиваются ещё.
Я, наконец, сорвался с места — резко, как распрямившаяся пружина.
В реале паркур — обычно все-таки постановочные трюки. Долгие часы тренировок, изученная до сантиметра локация, десятки запоротых дублей и набитых синяков. Но мне всегда больше нравился фристайл. И здесь, в полутьме, разрываемой неверным светом факелов, среди зияющих в недостроенных
