И она тужилась. Кричала, рычала и тужилась снова и снова. Пока боль не отступила, как по волшебству и в комнате не раздался какой-то странный писк. Это даже плачем назвать было трудно, словно пищал мышонок.
— Какого богатыря ты подарила этой семье! — услышала Лея восторженный голос повитухи. — Крепкий, розовощекий…
Несмотря на явное облегчение, Лею мутило нещадно. В какой-то момент приступ изнурительной рвоты вывернул ее наизнанку.
— Ничего, так бывает, — успокоила ее повитуха, переодевая во все сухое и меняя постель. — Теперь станет легче.
— Почему он молчит? — спохватилась Лея, поняв что больше не слышит писк малыша.
— Так спит он, — в голосе повитухи слышалась улыбка. — Устал малец, пробиваясь на свет.
Лея знала точно, что в комнате, кроме нее и повитухи, еще находятся Кая и Дорта. Они суетились вокруг малыша, то и дело восхищаясь, каким ладным тот появился на свет.
— Не могли бы вы ненадолго оставить меня? — попросила Лея.
Тут же ее обдало недовольство свекрови, но просьбу ее та выполнила безропотно.
— Дайте мне его, — велела Лея повитухе.
— Конечно, дорогая. Самые волшебные минуты, когда вдыхаешь запах новорожденного. Так может пахнуть только собственный ребенок.
В руки Леи опустился небольшой теплый сверток. Она сжала его, чувствуя, как тело обдало жаром, внутренности вспыхнули огнем, заставляя согнуться от боли.
— Что с тобой?! — испугалась повитуха. — А ну ка, дай мне его!
— Все в порядке, — с трудом произнесла Лея, выпрямляя спину и прижимая сына к себе. — Прошло…
На самом деле ничего не прошло. Огонь внутри нее разгорался все сильнее, рискуя испепелить дотла. Боль была нестерпимая, но Лея держалась из последних сил, чтобы только не подать виду. Она склонилась над лицом малыша, прижалась носом к его теплому лобику и втянула в себя воздух. В следующий момент словно что-то взорвалось внутри ее головы, вся она оказалась в центре яркого сполоха, а из глаз брызнули слезы. Это были слезы радости, потому что к Лее вернулась ее жизнь, разрушая весь тот лед, что сковывал ее последние месяцы. Она вспомнила все с того момента, когда начала помнить себя в детстве. Слезы лились из глаз ее безостановочным потоком, а она все прижимала к себе маленький сверток и не могла надышаться его ароматом — ни с чем несравнимым в мире.
— Поплачь, деточка, поплачь, — приговаривала повитуха. — Выплесни все воспоминания о пережитой боли со слезами. А то как же ты еще захочешь иметь детей…
Лея и выплескивала, но не ту боль, что испытала недавно, а ту, что жила в ней непозволительно долго. А еще она любила — дико, нестерпимо, фанатично. Она любила всем сердцем это крохотное существо, что держала сейчас в руках, что вернуло ее к жизни. Она любила мужчину, что подарил ей сына. Она простила ему все, стоило только памяти вернуться. Она простила его даже раньше, чем осознала это.
Слезы мешали ей смотреть, но она точно знала, что прозрела. И так легко становилось от этой мысли. Душу Леи переполняла радость и любовь, что длительное время была нерастраченной. В этот момент она простила всех. Отца, что не любил ее никогда, потому что не умел этого делать. Мать, которой природная мягкость не позволяла перечить мужу. Каю, что спрятала все теплые чувства под панцирь во имя блага семьи. К Инге сейчас Лея испытывала жалость, что гордыня в той затмила все другие человеческие чувства. Ее она тоже простила за все те гадости, что терпела от нее. Даже на Кнуда снизошло ее благословление, но тут помогла любовь к Асмунду, что буквально распирала ее в данный момент. Тому, кто никогда не был и не станет ее мужем, она сейчас желала счастья, чтобы и он познал хотя бы часть такой любви.
— Убей меня, не понимаю, зачем тебе понадобилось встречаться с этим преступником? — возмущалась Кая, стоя на крыльце и наблюдая, как Лея садится в карету.
Прошло несколько дней с момента появления на свет младенца. У него пока даже не было имени. Назвать его должна Линн, на церемонии посвящения, когда пройдет один солнечный цикл. А пока его называли, кто как. Лея звала его «роднуля». Она готова была целыми днями просиживать с ним на руках или возле его колыбели, наблюдая, какие забавные рожицы тот корчит во сне. Свекровь ругала ее, но сама порой не могла скрыть теплых чувств, что испытывала к малышу. Нет-нет, да глаза ее становились влажными от переизбытка эмоций.
Как только Келда навестила Лею в день родов, та попросила ее достать разрешение на свидание с Асмундом. Если от всех остальных она не то чтобы скрывала собственное исцеление, но особо не афишировала его, то Келде призналась сразу. Радости последней не было предела. Лея даже не ожидала столь бурной реакции от обычно очень сдержанной старухи. Та разве что не раздавила ее в объятьях.
На следующий же день она принесла подписанное губернатором разрешение на свидание, только настояла, что Лея отправиться в путь не раньше, чем будет чувствовать себя хорошо.
И вот сейчас она тряслась в карете и сгорала от нетерпения увидеть Асмунда, поделиться с ним своей радостью.
Госпиталь для душевнобольных произвел на Лею удручающее впечатление. Располагался он в старом полуразвалившемся особняке. Мрачный санитар вел Лею по темным коридорам, а потом все так же молча впустил в комнату, которая только называлась палатой, больше напоминая камеру в
