— А смысл? Нет, — тряхнула она головой и решительно отобрала у него свои руки. — С этим покончено. Не хочу больше впустую растрачивать жизнь.
— А последний роман будешь куда-нибудь отправлять?
— Я же сказала, нет. С этим покончено! — Вера вложила в голос всю твердость и заставила себя посмотреть на Макса. Она вгляделась в ставшие родными и любимыми черты, чтобы запомнить их надолго. Вряд ли они еще когда-нибудь увидятся. Даже если он приедет в город, и они встретятся, это уже будет другой Макс — не ее друг и литагент по совместительству, а совершенно чужой человек. И любовь к нему она тоже похоронит поглубже.
Лапуля проснулся, потянулся и грациозно спрыгнул со стола к ней на колени. Преспокойно свернувшись калачиком, он громко замурлыкал. Вера погрузила пальцы в шелковистую шерстку и улыбнулась, чувствуя комок в горле. Но плакать она больше не станет.
— Следи за ним, — попросила она Макса и погладила мокрый черный носик. — Это и его дом тоже.
Лапуля словно понял, о чем идет речь, и перебрался на колени к Максу. Ну вот, и он ее тоже предал. Но теперь все это уже не важно.
— Надо поспать немного… — Вера встала, застегнула сумку с ноутбуком и поставила ее рядом с чемоданом у порога.
Она долго ворочалась на печи, прислушиваясь временами к ровному дыханию Макса. Спит себе и в ус не дует. Конечно, он для себя все давно решил. Но ведь и она решила. Разве нет? Тогда почему на душе такое беспокойство, а в голове сумятица?
Когда запели первые петухи, Вера спустилась с печи и растопила ее. Пусть Макс проснется в тепле. У нее так и не получилось сомкнуть глаз, мешали мысли.
В половине шестого прибежала баба Маша.
— Я тебе тут продуктов в дорогу собрала, — поставила она возле чемодана полную корзину.
— Зачем так много-то?
— Так путь-то не близкий предстоит. А тебе нужно хорошо питаться.
Макс проснулся и тоже оделся. Последние десять минут перед приездом Самоделкина они молча сидели на дорожку. Разговаривать никому не хотелось. Баба Маша только периодически горестно вздыхала. Вера даже обрадовалась, когда с улицы донесся трубный сигнал, больше подходящий поезду. Она-то ожидала увидеть сани, а агрегат с мотором, что-то среднее между гоночной машиной и лодкой, на широких полозьях слабо их напоминал.
— Сам смастерил, — похвастался Самоделкин. — Проходимость стопроцентная, — самодовольно улыбнулся он.
И почему она раньше об этом не узнала? Нашла бы способ уболтать его отвезти ее в Богородское в разгар зимы.
Когда Вера в сопровождении бабы Маши и Макса вышла за калитку, то в первый момент растерялась и глазам своим не поверила. Собралось чуть ли не половина деревни. Люди стояли молча, лишь изредка кто-то перешептывался. Поэтому Вера и не заметила их раньше. Даже Никита топтался возле своей калитки, хмуря брови. Неужели тоже жалеет, что она уезжает? Нет, наверное. Скорее всего, люди нарушили привычный уклад его жизни, потревожили с утра пораньше. Вот и вышел проверить, в чем дело.
Самаделкин резво соскочил и покидал ее вещи в сани. Вера с удовлетворением заметила, что выглядит он бодрячком. Подействовало, значит, заклинание. Одним добрым делом в ее списке стало больше.
От толпы отделился мужчина. Вера даже не удивилась, узнав в нем Михаила. Как-то так повелось, что он чуть ли не с самого начала взял тут над ней шефство. Вот и сейчас, видно, делегировали его сказать ей последнее слово.
Глаза защипало от непрошенных слез, и Вера усиленно заморгала. Дала же себе слово не плакать больше. А слово нужно держать.
— Матушка Вероника! — обратился к ней Михаил, и Вера прямо почувствовала, как все замерло вокруг. Даже птицы и те прекратили утреннюю перебранку. — Мы все очень благодарны тебе за все то доброе, что сделала для нас. Вовек не забудем этого. Многим ты шибко помогла, даже от смерти спасла. — Вера услышала приглушенный всхлип, и взгляд выцепил из толпы женщину с младенцем на руках. Это та, у которой она приняла сложные роды, вспомнила Вера. Кажется, малютку назвали в ее честь — Вероникой. Улыбка непроизвольно мелькнула на губах и по телу пробежали мурашки от осознания всей важности своего поступка. — Горе у нас у всех сейчас общее, что покидаешь ты нас, — продолжал Михаил. — Но и неволить тебя мы не можем. После смерти бабки твоей почувствовали мы себя осиротевшими. Но потом появилась ты, и надежда вновь появилась. А сейчас… А-а-а, в общем, — махнул он рукой, — пусть у тебя все в жизни сложится хорошо. Ты достойна счастья.
Михаил замолчал, и снова повисла неестественная тишина. Потом к нему подошла какая-то женщина, кажется, та, что Вера от грыжи излечила, дернула его за рукав и что-то прошептала на ухо.
— Ох, точно! — сплеснул руками Михаил и полез за шиворот. — Мы же тут подарок тебе приготовили, прощальный. — Он достал небольшой сверток. Вера невольно замотала головой. Не нужно ей никаких подарков, и так на душе паршивей некуда и со слезами бороться получается все сложнее. — Не отказывайся, матушка. Здесь по маленькой частице каждого из нас. С любовью делалось… — Он протянул ей сверток со словами: — Не разворачивай пока. Посмотришь дома и вспомнишь о нас.
Вере ничего не оставалось, как принять подарок. Очень хотелось что-то сказать на прощание, но она боялась расплакаться. Поэтому ограничилась быстрым «Спасибо!». Уже забираясь в сани, поддерживаемая галантным Самоделкиным, она заметила Ваню, прижимающегося к бабушке и молча глотающего слезы. На душе стало паршивее некуда.
