Дойл был в ярости. И не только потому, что ничего и никого не нашел, но и потому, что не уложился в отведенным самому себе срок, -- наступала Большая охота, и отговорить от нее Эйриха было невозможно.
-- Брось, брат, ты становишься похож на сумасшедшего охотника на ведьм, -- сказал ему Эйрих за неделю до выезда. -- Возможно, твоя ведьма уже убралась из столицы. Или влюбилась здесь в какого-нибудь лорда и сейчас занята не кознями, а...
Король не договорил, только подмигнул. Дойл махнул рукой:
-- Хорошо, что ты все еще шутишь.
Чем ближе была охота, тем больше он укреплялся в мысли, что она не пройдет гладко. Действительно, в замке, в столице король под надежной охраной, тогда как в лесу он станет значительно более уязвим. Поэтому, когда Эйрих спросил, едет ли он, Дойл однозначно ответил:
-- Разумеется.
Эйрих кивнул и уточнил:
-- А королева?
Он был готов рисковать своей жизнью, но вряд ли поставил бы под удар жизнь своего еще не рожденного ребенка.
Вопрос с королевой волновал и Дойла -- он понятия не имел, что будет правильнее: взять ее с собой и не спускать с нее и с Эйриха глаз или оставить в замке, под охраной Рикона. Наконец, он сказал:
-- Полагаю, королеве в ее положении не пойдет на пользу долгая дорога и тяготы походной жизни.
Королеву было решено оставить. Узнав об этом, она кусалась и плевалась ядом, билась в истерике и даже пыталась (по словам теней) поколотить Эйриха маленькими, но жесткими кулачками, но, кажется, этим еще больше убедила его в верности принятого решения.
Отец Рикон тоже остался -- охранять королеву и, главное, ее утробу от врагов, ведьм и собственной королевской глупости.
-- У меня есть две женщины, -- произнес задумчиво отец Рикон, узнав, чем ему предстоит заниматься, -- благочестивые монахини из монастыря Святейшей Рощи. Они обучены грамоте и этикету, неболтливы и некорыстолюбивы. Согласится ли милорд, чтобы я их пригласил в услужение ее величеству?
-- Если они надежны -- зови. Пусть глаз с нее не сводят, спят по очереди. И позаботься о том, чтобы тени всегда дежурили где-то поблизости.
Женщины выглядели внушительно: обе фигурами напоминали кормилиц, обе были широколицые, с крупными мужицкими руками. Поклонились по- церковному, от пояса, но говорили четко и грамотно. Побеседовав с каждой из них по два часа и удовлетворившись всеми ответами на свои вопросы, Дойл представил их брату и его супруге.
Сначала королева оскалила мелкие зубки и, кажется, собралась устроить еще одну истерику. Но первая из женщин -- матушка Сюз -- расплылась в улыбке и проворковала:
-- Как вы красивы, ваше величество, простите матушку Сюз. Бремени еще не видно, но как оно красит женщину.
Королева инстинктивно положила руку на плоский живот и тоже слабо улыбнулась.
-- Кажется, все довольны, -- быстро сообщил Эйрих, и дело было решено.
Дальше были сборы в дорогу, несколько коротких перебранок с портным, который превратил охотничью куртку Дойла в инструмент пыток, и наконец длинная процессия, возглавляемая Эйрихом, вышла из замка и торжественно, но до зубной боли медленно поползла по улицам Шеана.
Эйрих поражал воображение подданных: для охоты ему сшили костюм из кожи белого вепря, оторочили каким-то белоснежным мехом, и в солнечный лучах он как будто светился. Дойл отводил взгляд и вполголоса бормотал, что сейчас ослепнет от этой блистательности. Эйрих, -- единственный, кто слышал его бормотание, -- также шепотом советовал пошире улыбаться и временно спрятать куда-нибудь "эту кислую мину".
Когда ворота столицы остались позади, все вздохнули свободней, пришпорили коней и перешли с утомительного шага на бодрую рысь.
Сначала Дойл ехал возле Эйриха, отставая на полкорпуса, но потом, убедившись, что пока все спокойно, позволил себе немного расслабиться, натянул поводья и остановился, пропуская вперед уже вспотевших от скачки милордов, и дождался, пока к нему не приблизятся разноцветные кареты дам.
Та, которая его интересовала, была одной из самых скромных и однозначно самой темной -- ни капли золота, никакой отделки. Пустив коня так, чтобы ехать вровень с этой каретой, он почувствовал неприятное волнение, отдавшееся горькой сухостью во рту, но запретил себе о нем думать и аккуратно постучал по закрытой ставне.
Окно открылось, и в него выглянула леди Харроу.
-- Доброе утро, леди, -- произнес Дойл, а потом мысленно выругался: зачем он, спрашивается, сюда подъехал? Что здесь забыл?
На самом деле, у него был ответ на оба этих вопроса. Он хотел подъехать к этой карете, причем именно так, верхом. Ему хотелось поговорить с леди Харроу из седла, сверху вниз, когда его уродство и отвратительная несоразмерность фигуры не бросаются в глаза и когда он выглядит так, как выглядел бы, не пошути над ним природа.
-- Милорд Дойл? -- леди Харроу нахмурилась. -- Что-то случилось? Новые подозрения?
Справедливое замечание. Покинув ее тогда после обыска, он больше не появлялся у нее дома, а на пиры и прочие увеселения не ходил -- жалко было
