Лай опустил безразличный взгляд на друга.
- Помню. И что?
Александр улыбнулся, от чего в углах его пышной физиономии появились складочки - смешинки.
- Ты говорил, что нет, и не может быть, а я говорил, что она есть, - Карп хмыкнул и мельком взглянул на дорогу, облитую с двух сторон огнями низеньких ламп. Словно длинная посадочная полоса тянулось скрывающееся и вновь выплывающее полотно дорожной глади.
Лай чуть нагнулся вперед, поддаваясь обаянию беседы, и научным заново вспыхнувшим интересом.
- Конечно, не может быть, - ответил профессор, возбужденно перебирая пальцами. - Все, что считалось душой есть только набор хромосом и физиологической склонностью человека к деятельности того или иного участка мозга, так же установленной ДНК.
Карп снова улыбнулся, правда, уже не столь уверенно, но все еще улыбкой превосходящего во многом собеседника человека.
- В прямой зависимости от того, что человек ест, пьет, смотрит и читает, как ни странно, - Александр покровительственно закончил фразу Лая.
- Ну конечно... - недоуменно споткнувшись, подтвердил Лай.
Темные тени скользили по уставшему лицу профессора, упрямо сжимающему губы.
- Я не проиграл, - Карп поднял ладони в жесте, опровергающем смысл его слов. - Последним словом в моей победе станет... - Александр замешкался, растягивая паузу. Лай нахмурился.
- Что же?
- Не поверишь, смерть! - выдохнул Александр, и глаза его в полумраке дороги блеснули янтарным совсем по-кошачьи. - Но...
Лай замешкался. По лицу его пробежали удивление, недоверие и ослепительное, неожиданное озарение. На столько лет отложенный спор снова выплыл в его памяти. В те дни, когда два совершенно счастливых первокурсника отчаянно спорили перед деканатским столом, вызывая яростные всполохи смеха или задумчивую тишину. При ней присутствовал тогда самый известный нейрохирург, который и повлиял на всю последующую жизнь Сапкова. В те дни, оно не казалось таким важным. Впрочем, важность этого разговора можно было оспорить и сейчас. Только предчувствие какой-то потайной мысли, мелькнувшей в глазах Александра, потянуло и увлекло Лая. Он глубоко задумался.
- Смерть... - задумчиво протянул Лай. - Ты имеешь в виду жизнь после смерти?
Александр поднял ресницы и столкнулся с испытующим, глубоким и острым взглядом Сапкова.
- Да, - кивнул он.
- Об этом нужно подумать, - под тяжестью мысли произнес Лай, все больше окунаясь в свой потайной мир удивительного разума. В глубине вспыхивая активно исполняющими свою задачу нейронами, мозг его поднимал с глубин памяти медицинские истории, свидетелем, которых он был, что слышал, историй, поведанных литературой и религией. Лай вспомнил пациентку, которой он проводил стандартную операцию по вживлению части мозжечка. Перед самой операцией она тревожно взглянула на врача и произнесла одни из самых важных слов в его жизни: "Я буду о вас помнить там. Вы главное сами не бойтесь". Физически она умерла на пятнадцать минут, а вернулась совсем иной. Этот вопрос был тщательно рассмотрен Сапковым и Вивьегой. Странно, что спор о душе не был поднят тогда. И все-таки сейчас, оказавшись один на один с самим собой, когда перед ним вновь появился призрак загадки, казалось давно решенной, Лай засомневался. Мелькнули укоризненные бирюзовые глаза в обрамлении удивительно длинных, золотых на кончиках ресниц. Мелькнули как самое горькое воспоминание и доказательство. Нет, конечно, ей просто не хватало внимания и там, кажется, был другой мужчина, но эта грусть и затаенная тоска от того, что ей предстояло самой вынести вердикт их жизни, сияли так обнаженно беспомощно и вместе с тем решительно. Лай встряхнулся, скидывая тяжесть болезненного вопроса. Меланхолия, привычно царапнула по сердцу.
- Нет, загробного мира нет, так же как и души, - скучно сказал Лай и отвернулся к липнущей к куполу сырой темноте.
- Подожди, - хмыкнул Александр. И лукавые огоньки мелькнули и скрылись в его глазах.
Комната, в которую зашли Карп и Лай, была битком набита народом. Бездонный потолок, все тот же купол, открывал глубины бархатно-черного ночного неба. Под ним протянулись, пересекая пространство над головами, ленты-гирлянды, рассыпая уютные цвета: желтый, красный, синий, зеленый. Тихо шептала едва различимая музыка. В отдалении на стеклянных подмостках, окутанные светом и дымкой сухого льда, стояли музыканты, наигрывая давно знакомую, но забытую мелодию. Рядом с возвышением, утопающем в живых цветах, кружились мирные пары. Темное платье певицы, отражало искры ночного неба, переливалось огнями. Лай замер. В каком-то старом-старом фильме 60-х годов прошлого века, точно такая же певица искала в толпе поклонников того единственного. Лай усмехнулся. Таинственный уют зала удивил и заинтриговал его, оттеснив тревожные, мрачные мысли.
Из толпы вынырнула, высоко подняв руки с зажатыми в них бокалами, женщина. Она весело улыбалась, и Лай инстинктивно подхватил улыбку, завороженный необычностью её красоты. Изящные руки её опустились, и она вручила бокалы, полные пенящейся желтоватой жидкости мужчинам. Лай скользнул взглядом по полной грациозной фигуре женщины, обрамленной черным бархатным платьем в пол.
- Ингрид, - воскликнул Карп и нагнулся чмокнуть женщину в щеку. - Ты великолепна.
Женщина засмеялась.
- Льстец, - ответила она. - Но ты тоже довольно хорош.
Лай отвернулся от шоколадных-шелковых глаз, пряча улыбку. Притворное обоюдное восхищение Александра Ингрид и наоборот не могло не вызвать
