Эрта. Личное правосудие

она и не нужна, перезаряжать его долго, зато можно использовать в рукопашной. Закинув сумку за спину, Кинт постоял еще немного, думая о том, что собирается сделать, нет, никаких колебаний не было, лишь появился привкус металла во рту и шум в ушах…

Охранник на веранде услышал, как где-то что-то скрипнуло, он сделал глоток теплого пива, приподнял голову и посмотрел поверх перил веранды, завитых вьюном, но кроме двух бродячих псов, что валялись посередине мостовой, никого не разглядел, но спустя несколько секунд он все же увидел… увидел быструю фигуру и приближающиеся к его лицу шесть вороненых стволов… больно было совсем недолго, какое-то мгновение, а потом хруст и забытье.

Кинт придержал за рукав охранника, не дав свалиться с лавки и прислонил его к стене, взвел единственный курок картечницы, потом, при повороте стволов, курок взводится сам… Из-за дверей несло перегаром и какой-то тухлятиной, Кинт поморщился и толкнул их плечом, сделав шаг внутрь. Два здоровенных детины и тот самый дерганый парнишка, что приходил в контору, играли в кости за единственным столом посреди просторного зала бывшей закусочной. Парнишка оказался действительно шустрым, он успел юркнуть под стол за мгновение перед тем как грохнуло словно из пушки и двое его приятелей свалились замертво. Кинт провернул стволы, два раза щелкнул механизм взвода курка, второй выстрел пришелся под стол, основание которого разлетелось в щепки, а парня откинуло, и он уже был мертв. Быстро вбежав на второй этаж по широкой лестнице, Кинт не стал сразу выходить в коридор с десятком комнатушек по обе стороны, а высунув ствол из-за стены, выстрелил. Кто-то взвыл зверем, Кинт выглянул, быстро подбежал к корчившемуся на полу человеку и опустил стволы картечницы ему на голову, избавив от мучений, а потом замер и прислушался – за чуть приоткрытой дверью что-то звякнуло, Кинт достал из сумки гранату, сорвал стопор пружины-взрывателя и катнул ее за дверь, отбежав обратно к лестнице. В коридор тут же выскочили двое, спасаясь от взрыва и сразу напоролись на сноп картечи, а потом грохнуло, да так, что разнесло хлипкие перегородки в коридоре и комнатах, кто-то застонал…

– Полковник! – заорал Кинт, – где ты прячешься?

Вдруг звякнуло стекло в дальней комнате по коридору, Кинт понял, в чем дело и припустил вниз по лестнице, уже выбегая на веранду, он увидел, как прихрамывая, по мостовой бежит полковник, еще несколько секунд, и он добежит до спасительной двери старой лачуги… Одолжив у покойного охранника карабин, Кинт быстро отвел скобу, убедившись, что патрон в стволе, быстро прицелился и выстрелил в убегающего и тот, как сломанная кукла закувыркался по грязному булыжнику получив пулю в позвоночник. Сунув картечницу в сумку, Кинт быстро дошел до тела, лежащего в неестественной позе и харкающего кровью полковника, схватил его за шиворот и потащил к ночлежке…

– Подожди, не умирай… – поцедил Кинт сквозь зубы, – еще не все.

Затащив тело внутрь, Кинт немного расстроился, что тот уже отошел к праотцам, потом снял со стены старый абордажный палаш, отсек голову полковнику, завернул ее в скатерть из алого бархата, затем разбил о пол пузатую колбу масляного светильника и, осмотрев в окно улицу, с которой исчезли даже бродячие псы, вышел из ночлежки, где уже занимался пожар.

Шум в ушах прекратился тогда, когда Кинт, не запуская двигатель, скатился вниз к каналу через заброшенный парк, завернул за старый пакгауз у сгнившей деревянной пристани и остановился. Там он раскурил наконец трубку и уселся на чугунный кнехт, глядя на неторопливое течение Зиды. Так Кинт и сидел около часа, не шевелясь и глядя на воду, трубка давно потухла… вдруг, откуда-то из прошлого, из уголков памяти отчетливо прозвучала фраза: «…я вижу, как ты на нас смотришь, как держишь оружие, от тебя пахнет войной, горем потерь и тоской о близких людях, их немного, но некоторые из них мертвы. А еще… еще ты скоро испытаешь голод крови, да, это особый голод, и если случится его утолить, то потом не сможешь остановиться и не насытишься никогда.» Эти слова произнес несколько лет назад странный кочевник, Кинт даже его лицо вспомнил на мгновение, но оно развеялось как туман.

– Чего уж… жили б как люди, кто б их тронул? – поковыряв трубку спичкой и вытряхнув пепел в воду, Кинт несколько раз прокрутил ручку подпружиненного маховика, затем сдвинул рычаг запуска, двигатель завелся сразу, сейчас прогреется и можно ехать, закончить начатое.

Нет, Кинт не собирался расправляться с секретарем городского совета, он просто отправил за пару серебряных кестов шнырявшего у рынка мальчишку с посылкой для господина Идьяра Канна. Мальчишка принес к ратуше большую подарочно украшенную коробку с приклеенным к крышке конвертом с надписью аккуратным женским подчерком «Для секретаря городского совета, господина Идьяра Канна, лично в руки». Посылку забрал городовой, что стоял в будке у входа в ратушу…

Уже вечерело, а Идьяр Канн все еще сидел в своем кабинете. С востока набежали тучи еще в полдень, а теперь задул ветер, и начался дождь, сначала слабый, моросящий, а потом, когда стемнело, городовой уже сменился, и его место в будке занял другой, дождь усилился и начался ливень. Наконец, свет на втором этаже ратуши погас, здание погрузилось во мрак и лишь три газоразрядных фонаря оранжевыми шарами зависли в дожде над землей. Городовой в будке обрадовался, что теперь можно будет присесть на ящик, закутаться в плащ и дремать до утра. То, что в окне погас свет, заметил и механик личного парового фургона господина Канна, накрывшись обрезиненным армейским плащом, он быстро развел пары, схватил зонт и побежал ко входу, встречать хозяина.

– Эй, приятель! Постой-ка, тут мне по смене передали посылку, лично господину Канну, – прокричал ему, опомнившись, городовой.

Механник развернулся, подбежал к будке, хапнул посылку и, накрыв ее плащом, побежал к уже ожидающему на крыльце секретарю совета.

– Вы припозднились… Что-то случилось? – поинтересовался механик, раскрыв над господином большой купол зонта.