Торового плеча, поддерживая наследника. Богу грома казалось, что отец не верит в то, что Локи придёт в себя, и это злило неимоверно, но странная искра в уголках отцовских глаз задевала за живое, оставляя надежду на лучший исход. Когда Тор, наконец, остался с Локи наедине, его вдруг одолела такая усталость. Они победили Таноса, хотя и понесли потери, но победили же. Только Локи принёс себя в жертву, а Тору оставалось наблюдать, как Локи шагает к вратам Хельхейма в полной уверенности, что поступки его привели к их полному разрыву, и здесь, в Асгарде, он больше никому не нужен.
Как уговорить строптивца бороться, если он не желает этого делать? У брата на всё своё мнение, он никому не хочет подчиняться, он предпочитает обман честной битве, и в последнем он, наверное, всё же прав. Но как уговорить его вернуться, Тор просто не знал.
— Локи, — огромных трудов асу стоило заговорить, просто позвать брата по имени, щёку громовержца прочертила слеза, он осторожно коснулся бледной ладони, горло сдавило, слова долго не шли. — Ты ведь всё слышишь.
Тор снова замолчал. Слышит ли? Хочет ли слушать глупую болтовню своего непомерно надутого эгоиста брата, который верит только своим глазам и не способен заглянуть в суть вещей? Одинсон просто смотрел на Локи, казалось, маг даже не спал, просто обратился камнем, как под действием некого колдовства. Богу грома стоило огромных усилий собраться с духом, чтобы снова заговорить, но во второй раз стало легче, словно плотину прорвало, как хотелось всё высказать.
— Я ведь действительно поверил, что ты предал нас, предал меня. Прости меня, хотя я знаю, что ты не простишь просто из упрямства. Будь по- твоему. Но зачем ты сейчас так поступаешь? Почему не борешься? Это твоя жизнь, и она важна, а ты просто сдался. Ты герой, ты победил Таноса и не должен умереть. Не должно так быть, понимаешь? Не сдавайся не ради меня, ради себя. Боги, я больше пальцем тебя не трону, я всё ради тебя сделаю, только живи. Захочешь, возвращайся в Мидгард, не захочешь, оставайся в Асгарде, только живи.
Но Локи был глух к мольбам брата. Тору страшно было подумать, что Локи равнодушен к своей жизни, хотя обещал, что у них есть будущее после войны, но ведь и Тор много чего брату обещал и не выполнил. Громовержец дал себе слово, что если Лофт очнётся, то Одинсон не упрекнёт ни словом, ни делом, не притронется к нему, если только Локи сам этого не захочет, но что-то подсказывало, — Локи устал от него, от всей этой лжи, от асов и войны.
Тор проводил дни и ночи в палате Локи, не оставлял брата одного, целители заходили три раза в день, меняли повязку, проводили диагностику, коротко совещались и не видели улучшений. Целители подпитывали мага кристаллами, используя магические целительные формулы, они поддерживали тело, а дух Локи был где-то вне досягаемости. Один навещал приёмного сына каждый день, они с Тором в основном молчали, но в глазах всеотца читалась грусть.
Каждый день Тор разговаривал с Локи, прикасался к его рукам, лицу, волосам. Словно мантру он повторял одно и то же, заговаривал глухого к его просьбам мага своими речами. Одинсон давно так много не говорил с братом как в последние дни. И вот, на четвёртый день поздно вечером, когда Одинсон желал брату доброй ночи, присел на край постели и нагнулся, чтобы поцеловать Локи в лоб, брат дёрнул головой, едва шевеля губами, попросил воды. Одинсон подскочил с постели как ошпаренный. У него тряслись руки от волнения, когда он плеснул чистой родниковой воды в небольшую чашку, потом сообразил, что Локи лучше не поднимать, и промочил водой чистую ткань.
— Локи, сейчас, я здесь, только не исчезай, — судорожно шептал Тор, влажная ткань коснулась тонких губ, громовержец медленно выжимал воду, а Локи пил, его ресницы трепетали, хотя глаза он и не открывал. — Осторожно, пей осторожно, Локи.
Лафейсон ничего не ответил, пил и пил, сладко причмокивая. Тор разрывался между желанием рвануть за целителями и расцеловать лицо брата. В душе поднялся такой шквал эмоций, что хотелось просто закричать от радости. Теперь точно всё будет хорошо, значит, кризис миновал, и Локи внял молитвам, он снова хочет жить.
— Хочешь ещё воды? — Тор коснулся высокого лба ладонью.
— Нет, — очень тихо прошелестел маг и снова замер, словно опять впал в глубокий сон, но вдруг его губы зашевелились. — Тор, это ты?
— Да, это я, Локи. Всё будет хорошо, слышишь, только борись, я умоляю, не опускай больше руки. Всё теперь у тебя будет хорошо, ты в Асгарде, в чертогах целителей, ты победил. Ты герой, слышишь?
Локи заметно скривился, хотя ему это стоило больших трудов.
— Подожди, я целителей позову.
— Нет, не надо никого, — сглотнув вязкую слюну, прошептал Локи. — Пить хочу ещё.
Тор снова напоил брата и уселся рядом на постель.
— Я так боялся, Локи, так боялся, — судорожно шептал Одинсон, сжимая тонкую ладонь в своих руках.
— Только не зуди, я поспать хочу, — сухо бросил маг.
Одинсон не обиделся, он немедленно замолчал и просто долго наблюдал за братом, казалось, тот стал дышать глубже. А может, ему просто приснилось, что маг пришёл в себя, Тор плохо спал в кресле, урывками, но брата не покидал. Тор задремал уже ближе к рассвету и проснулся от того, что услышал шорох. Одинсон немедленно открыл глаза, воззрившись на удивительную картину: Локи спал на боку и обнимал развалившегося на подушке рыжего кота. Котяра сладко спал, вытянув лапки и касаясь щеки и губ мага, Лафейсон выглядел таким умиротворённым, спокойным, но не каменно обездвиженным, а живым. Громовержец потёр глаза. Значит, не приснилось, брат пришёл в себя, может, услышал все его обещания и просьбы, а наобещал
