– Мы, венны, предпочитаем покупать у достойных людей, – проговорил он удовлетворенно. – Да, будь я здешним правителем, я бы приказал отрубать руку всякому, кто торгует подделками. Сам я так и поступил с одним человеком, продавшим мне якобы золотое обручье с рубинами. Полгода спустя я узнал, что отдал трехмесячный заработок за никчемную латунь и презренные стекляшки. Я долго разыскивал негодяя, но уж когда разыскал…
Он видел, как заметался торговец. Волкодав очень надеялся, что сметливый мошенник найдет единственно правильный выход из положения, и не ошибся. Торговец подхватил нитку, облюбованную Ниилит, и уставился на нее так, словно впервые увидел.
– Горе, горе мне! – вновь вскричал он, и на сей раз вполне искренне, к немалому удовольствию Волкодава. – Это ожерелье попало ко мне только вчера, и я не приметил крохотной царапинки на одном из камней, вот здесь, с краю. Таким образом, за эти чистейшие, несравненные камни…
– …будет вполне достаточно полутора серебряных монет, – назвал Волкодав точную цену. И улыбнулся.
– Ах, доблестный воин, – вздохнул лже-аррант и протянул бусы Волкодаву. – Видят Боги, в убыток себе продаю…
Волкодав расплатился и застегнул на шее Ниилит крохотный замочек. Посмотрел в ее смеющиеся, сияющие глаза, и рука сама потянулась погладить шелковые волосы, заплетенные в тугую толстую косу.
– Пошли, – сказал он и забрал меч с прилавка. – Мудрец наш там уже извелся поди.
Напоследок они еще свернули к причалам: Ниилит, выросшая у моря, так и тянулась посмотреть на корабли. Нелетучий Мыш висел у нее на руке. Держась одной лапкой за ее палец и помогая себе сгибами крыльев, ушастый зверек запихивал в рот моченое яблоко, которым угостила его сердобольная торговка.
Подумав немного, Волкодав купил с ближайшего лотка сладкую слоеную булочку для Ниилит.
– А тебе? – сразу спросила она. Волкодав улыбнулся:
– Я не сластена.
Ниилит принялась уговаривать его, и наконец, сдавшись, он отщипнул кусочек. Плюшка показалась ему удивительно вкусной.
А вокруг чем только не торговали! Грушами и яблоками, заботливо сбереженными с прошлого года и не потерявшими ни вида, ни вкуса. Ранней зеленью, успевшей налиться соками в солнечных уголках, укрытых от ветра. Рыбой девяноста девяти сортов и засолов. Грибами, засушенными на нитках или выдержанных в бочках под гнетом. Копчеными гусями и живой птицей в ивовых клетках. Пирогами, от одного запаха которых голова шла кругом…
Волкодаву до смерти хотелось накупить сразу всего и устроить пирушку, побаловать Тилорна с Ниилит да и себя самого… Он все-таки опустил руку, уже тянувшуюся к кошельку. Рановато вздумалось баловаться. Надо будет завтра пойти на улицу кузнецов расспросить, не нужен ли кому подмастерье-молотобоец…
Сольвеннские и сегванские лодьи стояли на песке, вытащенные за линию прилива на дубовых катках. Для тяжелых кораблей, приходивших из Аррантиады, был устроен настоящий причал из вбитых в дно свай, покрытых добротной бревенчатой вымосткой. Аррантских кораблей было немало. Благодарные мореходы даже воздвигнули на торговой площади бронзовую статую своего Бога. Здоровенный мужик, всклокоченный и голый, попирал гранитный валун, гневно замахиваясь гарпуном, зажатым в могучей руке. Когда сольвеннские купцы ссорились с аррантскими, Медному Богу, случалось, натягивали на голову мешок. А то и начищали иные части изваяния до веселого солнечного блеска.
Сегодня подле Медного Бога вовсю стучали топоры: плотники возводили посреди торга дощатый помост.
Ниилит любовалась парусниками, уверенно называя, откуда какой. Два или три из них она уже видела дома и теперь радовалась им, точно старым знакомым.
Волкодав обратил внимание на одно судно, недавно причалившее к берегу. Команда снимала и сворачивала паруса, у борта суетились грузчики, а по сходням спускались несколько мужчин в долгополых одеяниях, сшитых из двух половин: справа серая ткань отливала краснотой, слева – зеленью. У тех, что шли впереди, цвета одежд были поярче. У тех, что держались сзади – побледней.
– Это, должно быть, с острова Толми, – сказала Ниилит. – Там живут жрецы Богов-Близнецов.
…Однажды, когда Волкодав был маленьким, мальчиком, к ним в деревню пришел высокий седобородый старик, назвавшийся Учеником Близнецов, и попросил разрешения обосноваться поблизости.
«Старые люди не должны селиться одни, – сказала большуха. – Как вышло, что ты живешь сиротой?»
Пришелец объяснил, что так велела ему его вера. Он собирался выстроить в лесу шалаш или выкопать над берегом Светыни пещерку. Но на другой же день начал кашлять и волей-неволей остался в большом доме, где за ним присматривали старухи и ребятня. Когда же старик выздоровел, наступила зима, и жреца никуда не пустили. Мыслимое ли дело – дать гостю уйти в метель и мороз, на верную погибель?
Волкодав отлично помнил его морщинистые руки, добрые глаза и длинную, пышную бороду. Сколько было волосков в той бороде, столько же и рассказов о Близнецах жило в памяти старика. Серые Псы слушали его с любопытством, коротая за домашней работой зимние сумерки. Иногда же, наоборот, жрец, просил их рассказать о своей вере. Однажды он попросил мальчишек смастерить ему костяное писало и надрать гладкой бересты с поленьев, приготовленных для очага.
«Зачем тебе?» – спросили его.
«Запишу ваши сказания», – ответил старик. Куда подевались те берестяные листы, испещренные чужеземными письменами? В ночь разгрома старый мудрец взывал к милосердию, творил священное знамение и пытался прикрыть собой раненых и детей. Пока кто-то из комесов Людоеда не снес ему мимоходом седую голову с плеч… Волкодав не стал рассказывать о нем Ниилит.
…Сладкая булочка все-таки не пошла ему впрок. А ведь мог бы, кажется, уже усвоить: стоит только пригладить на загривке вздыбленную щетину, и сейчас же что-нибудь случится. Что-нибудь скверное.
Волкодав пребывал в таком неприлично добром расположении духа, что, заметив впереди стайку мальчишек, азартно швырявших в воду камни, не сразу разобрал, чем именно они занимались.
И только когда с воды долетел тонкий, жалобный визг, Волкодав прищурился против света, мгновенно насторожившись. Вечернее солнце било в глаза, но все-таки он разглядел: в десятке шагов от причала, осыпаемый градом камней, барахтался лопоухий щенок.
Дальше все происходило гораздо быстрее, чем можно про то рассказать. Волкодав сунул Ниилит завернутый в тряпку меч и, ни слова не говоря, прыгнул вперед. Нелетучий Мыш подавился яблоком, выронил его, расправил крылья и ринулся с руки Ниилит, но разорванная перепонка в который раз его подвела. Мыш шлепнулся на деревянную мостовую и пронзительно закричал, кляня свое увечье.
Причал между тем огласился истошным ревом. Волкодав расшвырял малолетних палачей безо всякой пощады, а рука у него была тяжеленная. Разогнав мальчишек, он быстро глянул вниз. Ленивые волны колыхались между осклизлыми сваями. Там, где только что сучил лапками несчастный малыш, расходились медленные круги.
Волкодав без раздумий прыгнул в холодную воду.
Косые лучи отражались от поверхности, почти не проникая в глубину, но он рассчитал точно. Вытянутые руки почти сразу нащупали мягкое, еще шевелившееся тельце. Оттолкнувшись ногами от каменистого дна, Волкодав вынырнул, перехватил наглотавшегося воды щенка за задние лапки и сильно встряхнул. Оживая, тот закашлялся и заплакал. Волкодав подплыл обратно к причалу. Ему повезло – было время прилива, вода стояла высоко. Рванувшись вверх, он ухватился свободной рукой за край настила, подтянулся и вылез.
– А ну, подай сюда щенка!
Навстречу ему уже шел широкоплечий папаша одного из сорванцов. Сын опасливо прятался за спиной разгневанного родителя. Левый глаз у нею стремительно заплывал, зато правый смотрел на Волкодава с нескрываемым злорадством. Грозный батюшка нередко охаживал наследника плеткой. Зато с ним можно было ничего не бояться. И никого.
