Если инквизиция, составлявшая сыскные и судебные органы католической церкви в XIII веке, была создана с целью истребления еретиков, подозреваемых в ереси лиц, составляющих оппозицию католическому вероучению, то нечто аналогичное было создано Сталиным при органах ОГПУ и НКВД в условиях советской власти.
«Кардиналы коммунистического папы» точно так же, как папы Иннокентия III — вдохновителя крестоносцев и вершителя судеб европейских монархов, чинили беспощадный суд, только не над истинными противниками, а над единоверцами, посмевшими возразить Сталину
В остальном всё делалось так же, как в застенках католических храмов.
Если вначале, когда отрепетированные громкие процессы проводились в открытом суде и обвиняемым выносились смертные приговоры под громкие аплодисменты и одобрительные овации толпы, жадной на зрелища, пробуждающие острые ощущения, то позднее Верховный жрец решил проводить судилища в тайне, осведомляя легковерных подвластных лишь о результатах процессов.
Схваченного по доносу либо по подозрению уведомляли, что его подозревают в шпионаже, вредительстве, измене родине, троцкизме либо ещё в чём-то подобном, соответствующем занимаемой должности, не называя имени обвинителя.
Следствие проводилось без привлечения свидетелей и защиты. В случаях отрицания вины жертву произвола избивали тут же либо отправляли в камеры пыток, оснащённые новейшими орудиями, где мучительными способами физических воздействий ломали волю мужественных людей, доводя до умопомрачения.
Чтобы избавиться от кошмара, жертва готова была возвести на себя и других любые обвинения.
И, наконец, суд троек или «особого присутствия».
Опять-таки без привлечения сторон — обвинителя, защиты и свидетелей.
Обвиняемый должен был говорить правду, и только правду о своей «преступной политической деятельности», о родных, близких, друзьях, сослуживцах и даже детях — в зависимости от того, какой оборот необходимо придать делу.
И это в цивилизованном XX веке! И не где-нибудь в захолустных глубинках Азии и Африки, а в первой в мире стране социализма, пришедшей революционным путём на смену «загнивающему капитализму» и «разложившейся монархии».
Помните, Николай Алексеевич, как вы, будучи участником каких-то проверок, бывали на Лубянке и в полуобморочном состоянии от ужаса увиденного уходили оттуда? Но чем вы помогли тем несчастным, которые умоляли вас помочь, сообщить Сталину о своей невиновности?
Хотя бы тому же Н.М. Хлебникову, у которого были изувечены пальцы во время пыток, или бывшему комкору М.Ф. Букштыновичу, совершенно белому, как полотно, — то ли от потери крови, то ли от «нервного перенапряжения».
Вы продолжали участвовать в проверках: нужно было поднять душевные силы несчастных, чтобы, признаваясь, терпели, не возводили на себя напраслины, не подписывали фальсифицированные показания, и что, мол, слова ваши были адресованы не только страдальцам, но и косвенно их мучителям.
И это вы считаете помощью? Да ведь после ваших добрых советов мучители ещё больше ожесточались, зная, от кого это исходит и кому это нужно.
Далее вы пишете, что не разбираетесь в юриспруденции, но убеждены, что «законы гораздо чаще защищают власть, нежели справедливость. И чем власть сильнее, деспотичнее, тем заметнее перетягивает на свою сторону чашу весов правосудия».
Это, конечно, верно и в особенности проявилось при сталинском абсолютизме, когда вся власть безраздельно была сосредоточена в его кулаке, вооружённом кастетом, и законом были его слова, а советская Конституция — фикцией.
Вы могли плохо знать юриспруденцию, историю Древнего мира, Средних веков, но, как всякий образованный человек дореволюционного периода, должны были знать историю государства Российского хотя бы в объёме общеобразовательной школы и сравнить великого строителя первой фазы коммунизма с императором Александром II в отношении утверждения и соблюдения правовых норм, регулируемых властью.
Александр II тоже был самодержцем, наречённым народом царём-освободителем. И со дня восшествия на престол первым долгом приступил к отмене крепостного права.
Следующим волеизъявлением императора была судебная реформа. В одном из своих манифестов государь известил о своём требовании — утвердить нравственные нормы судопроизводства с гласностью, участием сторон и присутствием обывателей, дабы водворить в Отечестве суд скорый, правый, милостивый.
Зря вы, Николай Алексеевич, пытаетесь неуклюже валить вину с больной головы Сталина на пустые головы его опричников, опутавших страну с его ведома и диктата густой сетью сыска советской жандармерии, адских следствий, целенаправленных судилищ с безапелляционными приговорами, приводимыми в исполнение сразу после суда, если 58-я статья соответствовала высшей мере.
