В отличие от Серго Папули был более резок, менее сдержан. Видя и зная, что творит в Тифлисе Берия — палач, посаженный Кобой в кресло правителя, — не раз открыто выражал свою неприязнь к нему. Бывая в Москве, рассказывал Серго о произволе и жестокости, творимых Лаврентием.
Но брат к тому времени сам находился в трудном положении — отношения его со Сталиным после убийства Кирова испортились окончательно.
Он прямо заявил зарвавшемуся генсеку, что в убийстве Кирова виновны люди из его окружения, в частности чекисты. Говорил и о том, что творит Берия в Грузии.
Сталин молчал, и в этом молчании виделась угроза.
Берия в Тифлисе, в свою очередь, останавливал леденящий взгляд на Павле. Но взять его голыми руками так, как брал других, не мог. Слишком высок авторитет у Серго Орджоникидзе среди партийцев.
О напряжении, возникшем между Павлом Константиновичем и Лаврентием Павловичем, Сталин знал и решил перевести последнего в Москву — подальше от родни и земляков.
Берия возражал, искал повода, чтобы самому расправиться с непокорным Павлом.
Он мог оклеветать кого угодно, но Сталин настоял на переводе Павла в Москву, считаясь с мнением членов бюро. Но побаивался скандала, который может разразиться в руководящих кругах Грузии.
Вскоре последовал приказ о переводе Павла Константиновича Орджоникидзе в столицу на должность заместителя наркома (запамятовала, какой промышленности).
Возмущённый Берия сумел-таки состряпать дело и даже собрать свидетельские показания. Павел Константинович обвинялся в клевете на Сталина и подготовке покушения на Берию.
Сталин, после некоторых раздумий, уступил — последовало новое решение, изменившее приказ. Бумагу незамедлительно доставили в Тифлис и с нарочным переправили Павлу Орджоникидзе, который сидел на чемоданах.
Любопытная деталь: в конверт вместе с приказом были вложены три тысячи рублей — на покрытие расходов, связанных с несостоявшимся переездом. Распечатав пакет, Павел Константинович скользнул взглядом по приказу и, возмущённый, зная, чьих рук это дело, разорвал лист бумаги на мелкие части вместе с деньгами, вложил обрывки в пакет, протянул нарочному:
— Вот мой ответ Берии!
С этим «ответом» Лаврентий Павлович вылетел в столицу, передал Сталину, убедив его в «крайней опасности» Павла Орджоникидзе для них обоих.
— Забери его! — последовал короткий приказ.
Павла Константиновича арестовали. Его друзья и сторонники, надеявшиеся на мирный исход и на то, что Серго повлияет на Сталина, опустили руки, затаились в страхе.
Палач, пользовавшийся неограниченной властью в Закавказье, смог утолить жажду мщения. Павла подвергли жутким пыткам. Сильный, он кидался на палачей и отбивался. Даже когда его крепко держали несколько костоломов, плевал им в лицо, осыпал бранью, а Берию и Сталина называл сутенёрами кремлёвского вертепа.
Лицо несчастного превратили в кровавое месиво, выбили зубы, свернули челюсть. Его превратили в мешок с костями. Не приходящего в сознание прикончили на полу камеры-одиночки.
Серго тяжело переживал арест брата. Самые тревожные слухи доходили до него. Но что он мог предпринять, если и над его головой повис дамоклов меч, а злодей, торжествующий на кровавом пиру, был неуязвим?
Сталин знал, что творили с несчастным. В его душу опять закрался страх, он стал бояться мести Серго.
И тут он подключил Ежова, совершив очередную подлость.
Ежов сообщил Орджоникидзе о том, что в Наркомате тяжёлой промышленности разоблачена вредительская группа. Нескольких руководящих работников арестовали.
Самому наркому предложили выступить на пленуме с обличительной речью против своих сотрудников.
Серго это подлое предложение потрясло, он знал, от кого исходит эта иезуитская идея. По сути, была устроена очередная дикая расправа над людьми, которых он ценил, считая отличными работниками. А накануне пленума сотрудники НКВД произвели обыск его кабинета.
Чашу терпения переполнил слух о том, что с братом покончили. И Серго решился на роковой шаг. Желая встретиться со Сталиным в его рабочем
