Сталин отомкнул и, распахнув дверь, стал у порога.
— Извините, товарищ Сталин, генерал армии Жуков просит вас к телефону по неотложному делу.
Генсек поднял трубку и произнёс:
— Слушаю.
— Докладывает начальник Генштаба Жуков. Началась война. В 3 часа 30 минут немецкие военно-воздушные силы нарушили наше воздушное пространство и стали бомбить Киев, Минск, Севастополь, Вильнюс и другие города.
Жуков умолк.
Сталин тоже молчал, оглушённый услышанным. В трубке слышалось его прерывистое дыхание.
— Вы меня слышите, товарищ Сталин? — заволновался Жуков.
Конечно же, генсек слышал, но, растерянный и скованный чувством охватившего его животного страха, не знал, что ответить, и бросил трубку на рычаг аппарата.
В воспоминаниях Н.С. Хрущёва панический страх, охвативший Сталина, описан следующим образом: «Вернувшись в Кремль, где в его рабочем кабинете толпились ближайшие соратники, Сталин в состоянии крайнего возбуждения и злобы, с удивительной способностью сваливать собственную вину на других, с бранью накинулся на членов политбюро: «Бросили завоевания Октября! Теперь расхлёбывайте сами. Я отказываюсь от правления!» и т. д. и т. п. Выпалив таким образом весь заряд неуёмного гнева, он выбежал из кабинета, сел в машину, уехал и заперся на Ближней даче. В течение нескольких дней Берия, Молотов, Ворошилов успокаивали его, убеждали в том, что ещё не всё потеряно, что он должен вернуться к деятельности, что только он, любимый народом вождь, способен, как никто другой, воздействовать на народ, поддержать его моральный дух, поднять на защиту Отечества. Они уверяли, что его ждут люди, что он должен выступить с призывной речью и взять командование на себя. Вождь поверил в себя и снова воспрянул духом. Переложив секиру в усохшую кисть левой руки, в правую взял жезл».
О предвоенном периоде, начале и ходе Великой Отечественной войны написано участниками, очевидцами, командующими много замечательных произведений — писателями Иваном Стаднюком, Константином Симоновым, Виктором Некрасовым, Виктором Астафьевым, Владимиром Карповым, маршалами Георгием Жуковым, Иваном Коневым, Семёном Тимошенко, адмиралом Николаем Кузнецовым.
Хотя и раздавались голоса, мол, хватит о войне, тема этой тяжелейшей из войн в условиях сложнейшего из веков никогда не будет исчерпана и предана забвению, особенно теми, кто участвовал и кто не участвовал, но болел войной в тылах, делая всё возможное, а порой и казавшееся невозможным.
Маршал Иван Конев, отвечая на вопросы Константина Симонова о начальном периоде войны, сказал:
«Не подлежит сомнению, что если бы тридцать седьмого — тридцать восьмого годов не было, и не только в армии, но и в партии, стране, то мы к сорок первому году несравненно были бы сильней, чем мы были. В том числе и в военном отношении. Во-первых, были бы сильнее, потому что у нас было бы ещё несколько сот тысяч передовых, преданных коммунизму людей, которых ни за что ни про что погубили в те годы. Эти люди находились бы на командных постах в стране и армии, на разных командных постах — от самых высоких до самых маленьких. И вот все они без всяких оснований были уничтожены. И мы начали, если говорить о руководящих кадрах во всех сферах, войну с тридцатью или сорока процентами тех кадров, которые могли бы иметь, не будь тридцать седьмого — тридцать восьмого годов. Тут не надо персонифицировать: такой-то воевал бы так-то, такой-то — так-то. Не в этом дело. Дело в том, что воевали бы и все они, те, которые выбыли. И не только воевали — в армии и партизанских отрядах, но и хозяйствовали, работали в тылу, вообще занимались бы важным делом вместо того, чтобы пилить дрова, рубить лес, если только не были поставлены к стенке.
И, наконец, атмосфера. Представим себе войну сорок первого года с иной атмосферой, с тем, что не было тридцать седьмого — тридцать восьмого годов, не было запуганности, не было недоверия, не было шпиономании. Если бы всего этого не было, очевидно, страна ни в коем случае не оказалась бы такой неготовой к войне, какой она оказалась. Это исключено. Только обстановкой чудовищного террора и его отрыжкой, растянувшейся на ряд лет, можно объяснить нелепые предвоенные распоряжения…»
«Вместо того чтобы в преддверии войны собрать армию в кулак, — продолжает вспоминать Иван Степанович, — и думать о действительной опасности, об опасности, надвигавшейся на границах, о приведении войск к предельно боевой готовности, думали о том, кто ещё может оказаться изменником, кто ещё может оказаться на подозрении, кого ещё надо изъять до того, как немцы нападут на нас, если нападут. Вот о чём заботился в это время Сталин».
В то же время существует факт непреложный, что те люди, которые остались, выросли в ходе войны и оказались у руководства армией, именно они и
