Александр облегченно перевел дыхание, но разговор все еще интересовал его.
– Ты же знаешь, что шейх аль-Фаррух, мир ему и благочестие, все равно проверит. Его не обманешь. Великий не доверяет никому, даже своим братьям.
– Он проверит всех. От этого индуса-врача до профессора Али… Ладно, мне пора, Мираб… Проклятая страна с ее холодом. Здесь, наверное, родился шайтан… Ма ас салаамах[7].
– Ма ас салаамах, брат.
Дождавшись снизу звука захлопнувшейся двери, Ройзенблит понизил уровень чувствительности своего «наушника» и продолжил рисование. Он знал, что при кажущихся свободе и комфорте он не может быть свободен ни на минуту. В его апартаментах все было утыкано видеокамерами и прослушивающими устройствами, поэтому он из вредности разговаривал сам с собой на латыни – дескать, пусть помучаются, переводя…
– Ах, Леонардо, – обратился профессор к изображению на рисунке. – Вот если бы я мог тебя оживить так же, как нарисовать, мы бы с тобой что- нибудь придумали. Правда?
Действительно, Леонардо да Винчи выглядел на картинке как живой. Рисунок в точности повторял оригинал туринского автопортрета ученого.
– Как жаль, что я никогда не умел рисовать. Может быть, мне этого и не хватает для полной гармонии, – удрученно добавил Ройзенблит, собираясь заканчивать сегодняшнюю работу над портретом.
Внезапно он застыл, глядя на сочетание линий у переносицы на портрете.
– Ну, наконец-то! Спасибо, учитель!
Случайная мысль осенила его, и он принялся лихорадочно записывать загадочные химические формулы прямо под нарисованным портретом великого Леонардо.
Профессор не лгал, он действительно совершенно не умел рисовать: он воспроизводил образы по «математической памяти». А происходило это так. Любуясь очередным портретом, ученый раскладывал его на простые графики функций: парабола, гипербола, асимптота и так далее, запоминая расположение каждого графика и его размер относительно всех остальных. Это была запредельная головоломка для обычного человеческого мозга, но только не для Александра Ройзенблита. Дома он воспроизводил то, что запомнил. Кисти и мольберт ему заменяла обычная готовальня, а этюдник – чертежная доска с кульманом. Приглядевшись к портрету внимательнее, можно было найти едва заметные квадранты координатных осей.
Таким образом Александр начертал портреты великих математиков Бернулли, Джордано Бруно, Майкла Фарадея и еще полутора десятков знаменитостей ученого мира. Сегодня же он закончил копию автопортрета своего идейного вдохновителя – Леонардо да Винчи. Но в голове еврейского ученого уже созрело нечто большее, до чего бы ни додумался и его великий предшественник…
– Вы же видите, дорогой профессор, я ничего от вас не скрываю и трачу на наши проекты столько денег, сколько тратит на свое вооружение среднее европейское государство!
Маленький худой араб с аккуратной бородкой-каре и в одежде «неверных» – шикарном костюме-тройке Versace – восседал на дорогом кожаном кресле в центре зала с большой плазмой на стене. Рядом с ним, в кресле поменьше, сидел профессор Ройзенблит. Никто не может сидеть выше шейха. Это Александр уяснил с самого первого дня знакомства с одним из богатейших людей Аравийского полуострова.
Шейх аль-Фаррух любил приезжать сюда инкогнито, минуя газетную шумиху и внимание общественности. Сегодня он был явно чем-то расстроен. Его пальцы, «одетые» в увесистые перстни с драгоценными камнями в платиновой оправе, перебирали четки из девяноста девяти бусин.
– Мы многое не успеваем, дорогой профессор, – продолжал араб. – Мы должны работать быстрее.
– Мистер аль-Фаррух, – с чувством собственного достоинства отвечал Ройзенблит. – Наука, которой мы занимаемся, не терпит спешки. Достаточно совершить одну ма-аленькую ошибку, и созданное нами обернется против нас.
– Оно и так обернется рано или поздно. Поверьте, профессор, – немного успокоившись, с тенью улыбки на лице произнес аль-Фаррух. – Со временем любое оружие мира становится достоянием того, на кого оно направлено. Главное при этом, чтобы у нас оружие было более совершенным и мощным.
– Придумаем, – утвердительно кивнул профессор и почему-то заерзал в своем кресле.
– Хорошо, теперь по делу. За неимением времени сразу буду говорить то, что меня волнует.
Шейх взял пульт дистанционного управления и включил плазму. На экране в режиме слайд-шоу с интервалом в три-четыре секунды начали перелистываться фотографии с крупнейшими городами Южной Европы и Азии: Лиссабон, Мадрид, Рим, Андоррала-Вельям, Афины…
– К 2025 году все эти города должны быть либо разрушены, либо принадлежать нам.
На экране продолжали мелькать Подгорица, Сараево, Любляна, Белград, Скопье.
– Хотите вы этого или нет, дорогой профессор. Впрочем, вас не спрашивают, – продолжал аль-Фаррух. – Нам нужно оружие, которое приведет в ужас всех. Сильное, действенное и молниеносное.
Араб говорил на хорошем русском языке почти без акцента и продолжал перелистывать: Киев, Одесса, Симферополь, Ялта, Ростов-на-Дону, Краснодар, Сочи.
Профессор отрешенно смотрел на мелькающие слайды. Вдруг между Астаной и Алматы мелькнул слайд с отрезанной головой. Ройзенблита пробила
