– С чего вы взяли, фрау Кордес? – примирительно спросил Виктор, сжав под столом руку Анабель, чтобы та не сболтнула лишнего. – Мы путешественники.
– Путешественники? – передразнила немка, явно не поверив Лаврову.
– Да. Моя невеста – сеньорита Феррер и я, – Виктор снова сжал руку Анабель и обратился к ней: – Правда, милая?
– Правда, – тихо сказала аргентинка, опустив глаза. Она совсем не умела врать.
– Молодая… Стесняется еще, – засмеялся Виктор.
Марта, хмыкнув, еще раз посмотрела в глаза Виктору, словно хотела пробуравить его насквозь. Но Виктор продолжал корчить из себя простака- обывателя из Европы. Эти серые глаза просто «не могли врать» – взгляд невинного агнца перед закланием.
Виктор с самого начала решил не рассказывать немке, откуда и зачем они приехали. Слово «журналист» действует на этих сектантов, как красная тряпка на быка. К тому же Лавров прекрасно помнил судьбу несчастного Артема Боровина и его слова о том, что за материалами о колонии Дигнидад стоят десятки человеческих жизней. Виктор не хотел, чтобы Анабель, ее дядя Абель Касти да и сам он пополнили списки безвременно почивших на ниве борьбы с нацистами.
– Ну, хорошо. Вы, кушайте, кушайте, – обыденно предложила Марта тоном суетливой хозяйки, извиняющейся за то, что отвлекла гостей от обеда.
– А что вам понадобилось у нас в колонии, дорогие путешественники? – опять спросила Марта спустя некоторое время.
Виктор, который уже доел свой суп, вытер губы салфеткой и еще раз посмотрел в глаза немке.
– Фрау Марта. Я не буду от вас ничего скрывать. Это не просто путешествие. Мы ищем одного человека, он европеец, украинец, мой земляк. Должен был быть свидетелем на нашей будущей свадьбе, но… пропал.
Марта продолжала смотреть на Виктора, будто хотела вывернуть его наизнанку. Но вывернуть, увы, не получалось. Она еще ни разу не сталкивалась с такой неординарной личностью. Виктор, стараясь не дать немке времени на размышление, продолжал гнуть свою линию:
– Виктор Кремень. Может быть, вы слышали что-нибудь о нем? Триста человек это немного, никто не пройдет мимо вас незамеченным. Помогите нам, пожалуйста! А иначе наша свадьба срывается. Я ему обещал, что без него праздновать не буду!
– У нас в больнице был один русский. Мы держали его взаперти, потому что он сумасшедший, – растерянно сказала фрау.
Виктор лихорадочно думал: «Серега? Кремень? Сумасшедший? Не может быть… Или это не он?» А вслух сказал:
– Ну, все мы немного сумасшедшие. Я, например, в сорок семь лет женюсь. Друзья говорят, что я сошел с ума…
– …Сеньор Лавров, – перебила Марта, – этот человек действительно не в себе. Его привели индейцы. Он какое-то время жил у них, а потом они привели его к нам, в нашу больницу. У нас нет психиатрической лечебницы, но мы его взяли. Выделили ему отдельный домик и содержали его там.
– А как его зовут? – поинтересовалась Анабель.
– Флинт. Так его называли индейцы, – ответила Кордес.
– Флинт. Это точно Кремень, – удрученно произнес Лавров по-русски.
– Почему вы так уверены? – удивилась Анабель. – В Южной Америке издавна много русских и украинцев.
– Потому что flint – это «кремень» по-английски. Или pedernal по-испански, или feuerstein по-немецки… Ешкин кот, Серега двинулся! Как же так!..
Виктор был вне себя от злости. Сергей Кремень, в прошлом кадровый офицер, боевой пловец, герой… Да, болезнь не щадит никого. Хоть бы вырвать его отсюда. Дома хоть на ноги поставят. А тут что? Уколы на нем будут испытывать?
– Говорите, пожалуйста, по-немецки или по-испански, – вежливо, но настойчиво попросила Марта Кордес.
– Скажите, фрау Марта, – обратился Виктор к немке на ее родном языке. – А сейчас здесь нет Флинта?
– Нет-нет, начальство велело передать его каким-то неведомым людям, мы и передали. Скажу честно, с радостью это сделали. Он совершенно безумный был этот русский. Все что-то чертил, писал, потом все бумаги рвал и требовал огня, чтобы сжечь.
– А на каком языке вы общались с этим, как вы говорите, русским, фрау Кордес? – поинтересовался Лавров.
– Когда он находился в помутненном сознании, то кричал что-то как будто по-русски. Ужасный язык. Когда его слышишь, то кажется, что тебя проклинают. А когда этот Флинт приходил в себя, то говорил по-немецки. Не как немец, конечно, но понять было можно.
– Вы покажете нам его домик, уважаемая фрау Кордес? – нетерпеливо спросил Виктор.
– А зачем вам это? – спросила подозрительная немка, опять уставившись на Лаврова.
– Я знаю его привычки и сразу пойму, тот ли этот Флинт, которого мы ищем, или это просто совпадение.
– Хорошо, пойдемте, я вас провожу, тут недалеко. После него там и не жил никто.
Они спустились с крылечка и прошли по тропе. Марта Кордес шла впереди, попутно показывая рукой на различные «достопримечательности», явно вынесенные в «передний угол» для любопытствующих журналистов и общественников: детская площадка с белыми кроликами, приемная фельдшера, левада с двумя пони, голубятня. По деревянным ступеням они поднялись на террасу импровизированной психиатрической лечебницы. Марта отперла дверь. В лицо Лаврову пахнуло застоявшимся воздухом, сквозь жалюзи падали на пол полоски света. Гостиная была большой и нарядной, с индейскими циновками на простом деревянном полу, крестьянской мебелью в виде круглых табуреток. Комната была чисто прибрана. Она не производила впечатления помещения,
