Она не понаслышке знала, как будет теперь трудно – очень трудно будет в ближайшие годы. Он угадал ее мысли и попытался под них подстроиться и потому не говорил лишнего и вместе с ней молча смотрел на падающий снег. Он подумал, что снег наверняка очень душистый, должно быть, он пахнет, как первый, когда на смену сухому ноябрьскому холоду приходит опрятная зима, а воздух приобретает мягкую свежесть.
Он подошел сзади и обнял жену и начал говорить слова, через которые сообщал ей свою радость. Радость передавалась вместе с этими словами, но главным образом она передавалась через объятия, неуклюжие от кипящего в них ликования. В конце концов немного радости передалось и ей, а уверенность мужа ее здорово согрела и приободрила.
Его суровое время закончилось, он по-настоящему ждал этого; когда они занимались любовью, он старался оставлять следы. Она не выражала ни протеста, ни, тем более, негодования, потому что была уверена, что зачатие будет нелегким, для него потребуется огромное старание, как в первый раз. То, что случилось, случилось все-таки очень неожиданно. Его суровое время закончилось, для нее же оно только начиналось.
В ее жизни уже дважды случалась молодость: первая молодость – обычная, вспоминать о ней было неинтересно. Вторая пришла, когда Жанка устроилась на новую работу, как только смогла перевести дух после рождения дочки. Там она встретила Андрея, и с этого все началось. Тогда началась новая – хорошая, интересная жизнь. Вторая молодость была намного лучше первой. Они начали жить красиво и беззаботно и много развлекались, и много нового успели увидеть и попробовать. Вторая молодость распустилась гораздо более сильным и редкостным цветком. Прошлое было сброшено, словно старая кожа, и Жанка во вторую свою молодость разительно похорошела.
Вторая молодость продолжалась, пока не родился их первенец. Она продолжалась довольно долго, несколько лет. Когда радостное событие наконец случилось, они были счастливы, как ни одна другая пара, потому что у них долго не получалось детей.
Родив, она вновь расцвела. Друзья и родные не переставали удивляться ее новой красоте и наперебой говорили ей комплименты.
Две молодости было; она здорово, признаться, рассчитывала и на третью, но в этот раз все случилось как-то совсем неожиданно.
Она вытерла слезы и в который раз подумала, что условия задачи очень быстро, на ходу меняются.
Он стоял на балконе и в который раз повторял про себя слова благодарности: «О, Господи, спасибо, что ты меня услышал! Я буду хорошим, самым лучшим мужем и отцом». За несколько минут в сердце поселилась тихая и упрямая надежда, что все получится. Было немного страшно за это новое счастье, хотелось защитить его, прикрыть ладонями, как огонек свечи, чтоб не задуло. Он знал, как это бывает с такими вещами. Он уже знал, как это бывает, и был готов ко всему, и все же ничего не мог с собой поделать – и поэтому одновременно ликовал и боялся. Он знал, что нельзя загадывать наверняка, и все же горячая радость, подобно весеннему ручейку, быстро заполнила его душу.
Она была уверена в муже, но столь же сильно она была уверена и в том, что он не изменится. И поэтому она твердо знала, что все трудности лягут не на чьи-нибудь – на ее плечи. Он был романтиком, она – твердым реалистом. Он любил ее за умение прекрасно держаться и, не в последнюю очередь, за умение не обременять его трудностями. Жанна знала, что такое трудности. С маленькими детьми удивительно трудно. Те, кто говорит обратное, или врут, или устроены как-то иначе. Она была сделана из иного теста, нежели большинство восторженных мамаш. Эти мамаши всегда зациклены на детях. Рано или поздно они все превращаются в куриц. Бывают диктаторы-курицы и курицы-жертвы, но суть одна.
Она не такая. Она слишком жива и жизнерадостна. Она знает цену счастью материнства и платит всегда из своего кошелька. Но она никогда не дает понять, что ей трудно. Как мать она держится просто блестяще и умудряется при этом шутить и заряжать оптимизмом колясочных подружек, когда те пристают с разговорами. Ей не нравится с ними дружить, но она не прочь иногда огорошить их свеженькой остротой, наблюдением, замешанными на присущем ей шутливом цинизме.
Скоро они свыклись с новым положением и начали мечтать о будущем. Они наслаждались мягкой добротной зимой и короткими выходными, которые неизменно проводили вместе. Они гуляли по парку и возили подрастающего малыша в коляске с большими резиновыми колесами. Колеса уверенно держали дорогу, подминая снег; с такими колесами можно было легко брать бордюры, едва надавив на ручку пальцем. Они радовались, что купили коляску-трансфор-мер, а значит, придет время, можно будет опять пристегнуть люльку.
Полуторагодовалого Сашеньку они начали время от времени оставлять с родителями Андрея, сначала ненадолго, но очень скоро он привык, и появилась возможность отдавать мальчика на ночь. Жанна была на четвертой неделе беременности, когда друзья пригласили их с Андреем на день рождения в кафе. Собралась бесшабашная компания, здесь еще ни у кого не было детей, все были молоды и счастливо взвинчены в предвкушении предстоящего веселья. В этот вечер много веселились и выпивали; пили все, кроме Жанки, она сидела с единственным бокалом и загадочно улыбалась. Виновница торжества, давняя подруга и заводная греховодница, набросилась на Жанну и потребовала объяснений. Пришлось ей рассказать обо всем. У той округлились глаза, и она воскликнула:
– Вы что, староверы?! Ну, вы даете! Куда вам столько! Скорей шампанского!
Андрей с Жанкой рассмеялись: они давно знали именинницу и знали, что она прямолинейна и остра на язык. Но все же подруга сказала ласково:
– Ну, хоть поздравлять еще рано, но – поздравляю! – и осушила разом свой ледяной бокал, похожий на тюльпан.
После этого она горячо целовала Жанку, похоже, это ей доставляло сексуальное удовольствие. Жанка нравилась ей, она не раз говорила, что Жанкина кожа пахнет сладкой грушей.
После этого Жанка, не удержавшись, выпила и второй бокал. Еще она не удержалась и танцевала, на танцполе играл хороший рок-н-ролл, крутили Dire
