сторону светасвета пролетающего за черным окном30 АПРЕЛЯ Вызвать меж забвенья вещей образ Алена твой Здесь в средостеньи берез Аляповатых губ примкнувшего трутовика Шумом шоссе неясным оплакана Высота сосны горечь-даль сталь давняя неба — Обещание верное Бутоны черных копий на углах железных оград И несмела несметная Зелень пробирается первый раз на парад земли и в повторе как песня вытянет, вызволит во всю длину жизнь жизнь твою вечнуюПЕРЕУЛОКНа перекрестке ночномТрехпрудного где разделяется онНа Ермолаевский и Благовещенскийты стоял тогда и сейчасНаправо налево ль пойдешь —словно два свежих отворота —воротника у форменкиотклонены во тьмунаправо ли – в Благовещенскийгде закрыв глаза снится все тихийутренний шелест сумки холщовойнаправо ли там где казармы и застеклами лица безмолвныналево ли где каштаны светятся над посольствомсо странным страны окончаниемна «агвай» или «угвай»Но не слишком ли обнажена тамулицы Жолтовского улицыбудущейв повороте ночном книжная эта желчнаяжелтизнаКто передоверил перепроверил кто непереуступилна пороге осеннемсвои правачтобы за всех видетьи тихо за вас всех сказатьИЗ ЦИКЛА «МОСКОВСКИЕ МГНОВЕННЫЕ ВСТРЕЧИ» (12 час. 48 мин., 26-сентября, Яузские ворота)…встретился совершенно незнакомый человек Несмотря на солнце, в капюшоне Правой рукой опираясь на палку, шел наразмашку В левой – с раскрытою книжкой в желтой обложке взгляд его был, как пароль И в лице непрочитанные морщины.* * *Пресловутого ДунаяЛьются вечные струиФ.ТютчевТам на берегу Дунаявозвышается горамимо велосипедисточекне разъедется толпаЛюди косвенно мешаютзрению (не обесточь)бестолочь толчется в оптикеей мешает человекИ по бесконечной набережнойоднодневками снуютвелосипедисты встретилисьразошлись и вновь снуютИ мешают восприятиюразошедшиеся тени,самостийные телаКак объять, когда проноситсябешеный велосипедБуда, Пешт или безумнаявосхищенная МоскваЛегче нам, что не проносятсяпо краям Москва-рекивелопеды скоморошныелегкие, как плавунцыЛегче нам изъять из зрения,как застрявшее стеклоПети Медленного длениеИ Наталью МедовыхСтанислава Ивановаи еще Полину ГрачГде кончается в них городГде тогда начнется ужасГород в нас воспоминанияочищаем от людейи бесшумно ходют дворникивсех сметая как соринкиветровых открытых глазИ вернуть удастся ль в городТех, кто выброшен до днаГору Геллерт неочищеннуюот людей, людей, людейИ холмы Москвы* * *памяти А.Ю.
75-го августМерцая дремали авгурыРасстегаи с визигойи литровый цилиндрЗелена винаВ «Центральном»Проницаем был взглядИ духовная несомненна едаМожет быть, хохолком от времянки-стремянкиВремя любое я достаюИ в аи отзывается ай, Али, и а-у слышно в А.Ю.Ты ореховым взглядом по лицам вещей скользилРазорвать повторенье такое времен – это вышевременных сил.Что же будем в том времени делать опять?Декламировать жизньПодгонять несозданьепо улицеИ ореховым прутиком все в ту жнепокорную загоняя тетрадь?И на что возрождаемой жизнипламень исчезнувшего вина?Горечь мира, молодая вина легко в безликое летнеев несомненное претворена виноСтихи, сочиненные львом-поэтом (из романа «Mater studiorum» («Мать учения»))
СНЕЖНЫЙ ЛЕВ (LEO, THE POET)Человекобез-образныйЧеловеко-бесподобныйЛев-поэт милостью божье-человечьейтихий, смирный, грязный, как овечка,Перед нами предстоитОн устал на задних лапахДушно в его старой шкурев глазах больных трахомойвековая грусть зверейОн пришел, некрасивый, сюда, хромаяс пыльной кистью, с бахромоюснежной пеною хвостаБелый лев из Алабамыиз университета града Florenceраспростясь с своею львицейстал поэтом меж людьмиРечитативом он произносит прошенья(с книжкою «Рейнеке-лиса»на немецко-львино-русскомв молью траченной подмышке)С флагом небывало-пестрымон последний царь, предстательствуетот посольства всех зверей.Он стоическиповторяет проникновеннолапами помавая отнюдь не геральдическиЛево- агнецно вдруг он оглянется огненноСловно грозный ангел в уголках его глаз промелькнулОн восстал из тысячелетней пены —человеческий вассалвстал из снегано в холоде человеческих взглядов будто бы скрылсяНе исчезнув, не истлевв зимнем зоопаркенад вратами дремлет левв виде белой аркиОКНО МЕДАНЫЙелке и Младену
