— О, — произнесла Имогена, положила десертную вилку и посерьезнела, — да, Билли хороший. Он нуждается в том, чтобы кто-нибудь за ним приглядывал. Он не притворяется большим и сильным и знает это. Не хочет казаться лучше, чем он есть, но знаете — он действительно хороший. — Жующий спичку официант развесил уши.
— Проваливай, — сказала ему Имогена мимоходом, — сует свой чертов нос куда не следует! — И мне, дожевывая последний блинчик: — Он немного похож на папу, своей беспомощностью.
— Вы выйдете за него замуж?
— А почему бы и не выйти? Это было бы не так уж плохо.
Она допила портер и вытерла пену с губ. А потом спросила:
— Надолго вы сюда?
— Куда? В Лондон?
— Сюда — в Англию. Прежде чем вернетесь к своей яваночке, или японочке, или кто там у вас есть.
— Никого у меня нет.
— Ха-ха-ха, — произнесла Имогена. — Так надолго?
— Ну, месяц я был в поездке, месяц — дома, потом месяц на Цейлоне, а потом обратно по морю. Еще месяц. Почему вы спрашиваете?
— Как вы смотрите на то, чтобы я стала вашей девушкой?
— Скажите это еще раз, я не совсем…
— Все вы слышали, — сказала она спокойно и решительно. — Я буду вашей подругой, пока вы в Лондоне. На ставку. Скажем, двести фунтов авансом. По-моему, это прекрасно.
— Но, бога ради, вы же только что сбежали с чужим мужем. И каким, черт побери, боком Уинтерботтом вписался во все это?
— Секс, — сказала Имогена, — вы слишком большой кипеж устраиваете вокруг секса. Думаете, что секс — это и есть любовь.
— Конечно я так не думаю и никогда не думал.
— Если я — ваша девушка, то это не означает, что я люблю вас или бедняжечку Билли, я просто предоставляю вам секс, но, — уточнила она, — не чересчур много. — И я могу сопровождать вас куда угодно. Вам понравится.
— Нет, — сказал я, — благодарю покорно. Я очень польщен и все такое, но нет.
Имогена невозмутимо принялась прихорашиваться перед зеркальцем.
— Вкусный был цыпленок, — сказала она. И прибавила: — Ладно, я не предлагаю дважды. Сейчас или никогда. Но если я пущусь во все тяжкие, то это будет ваша вина.
— Я не принимаю никаких обвинений, ни в чем. Вам следовало бы как-нибудь тихим вечерком сесть и как следует разобраться в собственных нравственных устоях, — сказал я, — а меня увольте.
— Хорошо, — сказала она, — но вы могли бы на худой конец дать нам денег, чтобы бедолаге Билли было с чего начать.
Имогена округлила рот буквой «о» и закрасила букву помадой. Я вздохнул. Она завершила манипуляции, благодушно чмокнула губами перед зеркальцем, и звонко его защелкнула. Затем она повернулась ко мне, изображая пристальное внимание. Официант принес счет.
— Я дам вам пятьдесят фунтов.
— Сто.
— Семьдесят пять, — сказал я.
Я вытащил чековую книжку в чудесном тисненом золотом кожаном чехле. И извлек свою массивную авторучку делового человека. Официант подошел и сказал:
— Извините, сэр. Оплата только наличными, сэр, если вы не возражаете.
— Эй, ты, — сказала ему Имогена, — не суй свой сраный длинный нос, куда не следует. Этот чек не тебе, а мне.
— Простите, несомненно, — сказал официант и прибавил со значением, — мадам.
Он отошел в раздражении. Имогена испустила вздох полностью удовлетворенной женщины, складывая чек и пряча его в сумку. Потом вернулся Уинтерботтом, вид у него был осунувшийся.
— Я надеюсь, ты не зря так долго ходил?
— Там на двери щеколда. Я не мог выйти, пока кто-то не пришел и не открыл дверь снаружи.
— О, — засмеялась Имогена, — бедный Билли.
Казалось, что он как никогда соответствует этому эпитету.
