— Он потом погиб?
— На следующий же день! Я видел, как пронесли знакомую каску с мозгами. «Франко, Франко…» Я подумал: «Хорошее начало!» Значит, завтра должны пронести каску того, кто сломал мне грудь и ноги… Потом я узнал, что он чемпион по смешанным единоборствам. Позывной «Семёрка» (это был известный бандеровский «герой» Дмитрий Кулиш — авт.).
— Это он вам сломал ребра?
— И ногу тоже. Он сразу свалил меня на землю и начал бить сапогами по рёбрам. Тут и другие подскочили. Я чувствую, что ребра сломаны. И вижу, как новый сапог летит в мою уже поломанную грудную клетку. Хочу встать на ноги — и понимаю, что не могу. Грудь так болела, что я не заметил, как саданули по ноге — то ли прикладом, то ли ещё чем.
Потом командуют: бежать! Я говорю: «Не могу, добивайте здесь». Тогда они меня понесли. Положили на землю. Смотрю: стена кирпичная, и наши все уже около неё лежат лицом в землю, руки связаны сзади. Все, расстреливать будут. Тут пожилой человек, позывной «Майор», говорит: «Развяжите ему руки, он же и так двигаться не может». Развязали. Опять появился «Семёрка»: «Кто его развязал?» «Майор» говорит: «Стоп. Не будь, как они». Тогда «Семёрка» хватает бутылку, и запускает мне в висок. Бутылка разбивается рядом о стену. Потом всех отвели в школу.
— Где находилась эта школа?
— Какое-то предместье Иловайска. Школа на горе, солидное кирпичное здание советской постройки. Две недели её вся наша артиллерия долбила и не разбила. А там ещё и бомбоубежище. В школе — штаб. А во дворе — какие-то постройки, школьные мастерские. И ребята наши уже там, раздетые до трусов, лежат на земле, их бьют прикладами, ногами, чем придётся. И «Семёрка» там. «А, француз! Тебе повезло, что ты попал ко мне. Ты у меня любимец. Ты отсюда живым не выйдешь, запомни мои слова». И опять лезет ко мне. Но меня спасает медик, который говорил перед этим, что нас надо расстрелять.
Там был такой железный шкаф для инструментов, размером с платяной, какие есть в каждой «хрущёвке». В нем стоит какая-то станина железная, из неё торчат штыри. Медик меня затолкнул в этот шкаф. Там уже кто-то был. Темно, ничего не видно, пыль, грязь. Присесть не на что. Дышать невозможно. А у меня лицо все залито кровью.
Но я спасся от того, что пережили остальные ребята. Я слышал, как их гоняли по двору. Заставляли бегать на четвереньках, обзывать матерными словами Путина (это там любимое), кричать: «Слава Украине, героям слава», «Украина понад усе!». После этого они ещё говорят: «Где ты видел здесь фашистов?» А это что вы делаете? Рядом с нашим шкафом были школьные мастерские, класс труда, где верстаки на столах. Ребят завели в этот класс, и я слышу: «Решай, что тебе отрезать: яйцо или палец? Палец или яйцо? Палец или яйцо, ну?» Я потом узнал: они у старшего группы мошонку положили в тиски, а другого, водителя, заставили крутить…
В шкафу нет места, там ни лечь, ни сесть. А у меня три ребра были сломаны. Если я присяду, то мне нужно полчаса, чтобы подняться. А в любой момент могут открыть шкаф и позвать. Если сразу не выйдешь, они злятся и начинают молотить прикладами по сломанной ноге, по рёбрам. Но Миро (словак, сокамерник Юрченко) как-то умудрялся мне помочь».
Бои в Иловайске тем временем продолжались. Утром 20 августа, как и было обещано, на помощь «Днепру» подошли батальоны «Азов» и «Шахтёрск». Провели совещание, определили тактику выдвижения и взаимодействия, решили обойти мешающий продвижению укрепрайон по трём ближайшим улицам.
Первыми двинулись нацисты «Азова» и сразу попали в засаду. Их зажали между домами двух улиц, забросали гранатами. Продвинуться удалось всего на 300–400 метров — дальше батальоны уперлись в серьёзное огневое сопротивление и понесли большие потери. Командиры «Азова» и «Шахтёрска» решили выходить из боя, дружно попрыгали в машины и уехали в исходный лагерь. На позициях остались только каратели «Днепра» с одним стрелковым вооружением, без поддержки тяжёлой техники. Постояв немного, они также вернулись в исходный лагерь. Однако ни «Азова», ни «Шахтёрска» там уже не было. Как оказалось они, не задерживаясь, рванули прямо в… Мариуполь! Видя такое дело, порядка тридцати человек из «Днепра» также сложили оружие, сказали, что «под такое мы не подписывались» и уехали в Днепропетровск.
Как позже заявил комбат «Шахтерска», разрешение на выход из сектора «Б» оба батальона получили от советника министра МВД Антона Геращенко и начальника Департамента организации деятельности подразделений милиции особого назначения Чалавана. Командир «Азова» Билецкий безуспешно убеждал Семенченко и Хомчака последовать его примеру и уводить людей из Иловайска. Из-за упорного сопротивления ополченцев и недостатка сил операция превратилась в стоячее болото, а потери только убитыми приблизились к сотне человек. Но Хомчак и Семенченко имели на этот счёт иное мнение.
Украинские СМИ в это время трубили об очередной «перемоге» и взятии Иловайска, но в реальности противник контролировал не более 20 % территории города. Это подтверждает и один из карателей «Донбасса», который давая интервью признавал, что украинская сторона так и не смогла взять Иловайск, лишь расставила блокпосты по его периметру.
20 августа на одном из таких блокпостов произошёл серьёзный бой. Это был самый отдалённый 3-й блокпост батальона «Кривбасс» с 10 августа стоявший на окраине села Зелёное на дороге, соединяющей Иловайск с Харцызском. Блокпостом командовал полковник Синьковский в распоряжении которого имелся старенький Т-64 17-й бригады с шутливым прозвищем «Игорёк» (по имени командира экипажа). В силу стратегического значения занятого
