простолюдинка встала не там, где следует, её не гонят, но, по крайней мере, ругают и вразумляют…
– В этой гнилой насквозь крепости есть еретики и предатели всех сортов, – усмехнулся Эо, покосившись на смолкшего гвардейца. – Южане, тагезцы, цыгане, дикари-горцы. И худшее из порождений мрака: горская южная цыганка, еретичка, да к тому еще и плясунья. Ничего себе пограничье, оплот короны!
– Что танцы, я и гадать могу, и ответ дам, не услышав вопроса, фальшивый дон, – блеснула глазами цыганка. – Черно у тебя в груди, так черно, что любая ночь была бы светлее. Смерть в тебе, ты думаешь – не твоя, но ох, ошибаешься… Берегись. Нет коня, способного унести от судьбы, для тебя – нет.
Эо заметил, как сквозь толпу продирается старуха, рвется из последних сил к наглой девчонке, прижимает к груди дрожащие руки и робко умоляет взглядом: не обижай её, она мала еще, своего ума нет, вот и треплет языком. Нэрриха рассмеялся, резко дернул повод, выслал коня коленями, вынуждая гвардейца подвинуть лошадь. Рука Эо достала отшатнувшуюся плясунью, без жалости вцепилась в плечо.
– О своей смерти что скажешь?
– Не надо, умоляю, – всхлипнула старуха.
– А незачем говорить! Что будет, того уж не миновать, – кусая губу от боли, быстро выговорила плясунья, не надумавшая умнеть и падать в ноги, вымаливая прощение.
Нэрриха ниже нагнулся из седла, намотал длинные волосы на руку и надежнее вцепился в затылок жертвы. Дернул, запрокидывая лицо. Старуха жалобно выла на трагической ноте.
Девушка была действительно красива, редкостно. Эо усмехнулся, провел пальцем по коже от виска до выреза широкой кофты, сбросил присборенный рукав с плеча. Такая же дрянь когда-то, безмерно давно, станцевала – и вынудила стать отрезанной прядью ветра. Эта, сегодняшняя, глядит черными глазищами, глубже колодцев и темнее ночи, – и даже сквозь страх помнит и сохраняет ту власть, какую имеют над нэрриха подобные ей. Эо склонился еще ниже, коснулся языком прокушенной губы цыганки и слизнул кровь.
– Я тоже умею гадать. Мать похоронит тебя. Скоро… Как тебе моё предсказание?
Нэрриха рассмеялся, отбросил девчонку и выпрямился в седле. С долей недоумения отметил: старуха смолкла. Нашел её взглядом и усмехнулся: ни просьбы, ни страха не осталось во взгляде. Одна холодная нездешняя жуть, вынуждающая отвернуться и ехать дальше, старательно вычеркнув происшествие из памяти…
Почти сразу сэрвэды нагнали нахального всадника, вежливо оттеснили к краю коридора: он всего лишь нэрриха, а здесь встречают гранда… Эо передернул плечами. Взгляд старухи не желал исчезать, он был вроде наконечника стрелы, лежащей на натянутой тетиве и вроде бы – уже колющей кожу под лопаткой предчувствием удара. Впрочем, Эо знал: последний раз в него люди попадали более века назад, когда он был моложе и неопытнее на два круга. А смерть… Так он и без подсказок лучше любой цыганки знает, что доставил сюда.
Герцог, мальчишка семнадцати лет, все же нарушил правила и – вот дурень нетерпеливый – выскочил встречать гостей к воротам замка. Тем уронил свое достоинство родича короля – и перед чернью выставил напоказ неподдельный восторг – жалкий и невзрослый. Ни выдержки, ни воспитания, ни намека на талант к политике… Вот юный Траста опознал нэрриха, всплеснул руками и шагнул вперед – как же, еще одно чудо ему в подарок! Восторг сделался сильнее, и рот растянулся до ушей… Эо встряхнулся, прогоняя злость, спрыгнул с коня, издали с должным почтением приветствовал Валериана поклоном. Повторил движение, подходя ближе, отсалютовал эстоком в традиции прошлого века, когда приветствие было намного сложнее и зрелищнее. Пацан только что не запищал…
– Мы счастливы! – опомнился герцог, пребольно и вполне незаметно воспитанный пожилым наставником, то ли пнувшим в спину, то ли ущипнувшим за бок. – Дон… дон нэрриха. Простите, не имею чести знать ваше имя, но так рад возможности принять в крепости! И затем во дворце, если позволите, – мальчишка расплылся в новой дурацкой улыбке.
– Эо, сын штиля, – третий раз поклонился нэрриха. – Счастлив встретить столь теплый прием, ваше высочество. Любые ваши приглашения будут приняты. Ведь, что бы ни говорил гранд, я не слуга Башни, но верный друг вашего брата.
– Бертран писал о вас, – восхитился герцог. – Как же замечательно повидаться! Кстати, вы ведь знаете о наших бедах с южанами. Встаньте тут, по правую руку, как подобает другу и советнику. Вы давали советы дядюшке, вы ведь и мне уделите толику вашего опыта и знания?
– Всенепременно, – склонился нэрриха, выстраивая наиболее правильную манеру поведения. Недоросль важен в игре, может статься он даже главный! – Род Траста всегда может рассчитывать на мою исключительную верность.
Уже занимая почетное место, Эо отметил кислый вид герцогского наставника, всерьез напуганного поспешностью и неосмотрительностью своего воспитанника. Нэрриха сделал полшага назад, вливаясь в свиту Валериана и демонстрируя скромность – я не особенный друг, я лишь один из многих… Старый дон подобрел лицом.
Карета подкатилась вплотную, первый гранд покинул её и двинулся к хозяину долины, как равный к равному, чуть качнув головой. Он протянул руку для целования перстня – неизбежный ритуал Башни. Затем Факундо отечески приобнял герцога за плечи и повел к карете – это уже не ритуал, а попытка ублажить подарками, задобрить. Мальчишка снова не мог сдержаться, охал. Как же, невиданная в долине книга, «Традиции оружейного дела Армары».
