трудом, но и деньгами, хоть и небольшими. И тем не менее это было интереснее, чем всё остальное, что могла предложить туристическая Камбоджа. Поэтому мы и приехали.
Добирались долго. Сначала на стареньком джипе, в который влезло аж десять человек вместе с водителем. Он запросил с нас за проезд в два раза больше, чем должен был, если верить сообщениям Оливье. Но спорить не стал и легко пошёл на попятную, услышав, что мы в курсе местного ценообразования. Загрузившись на заднее сиденье вчетвером, потихоньку двинулись в путь. Спереди сидело ещё четверо вместе с водителем — по двое на каждом сиденье. В просторном багажнике вместе с поклажей разместился бодрый старик на костылях и девочка лет десяти. На неё всё время заваливался мой рюкзак, который Паша безуспешно старался придерживать, вывернув руку назад, но ребёнок ехал и не роптал, видимо, имея привычку к кхмерским пассажирским перевозкам.
Остановились ненадолго возле придорожного кафе, где толстые улыбчивые тётки предлагали жареных кузнечиков и сверчков, а также небольших длинноногих птиц. Мы от такой еды предпочли воздержаться и пообедали уже в конце пути, в городе Сисофон. Потом дошли до местного рынка, страдая от полуденного зноя, и до Свай Чек ехали уже на легковушке, в которую десять человек не поместилось. Пассажиров было только шестеро. В тесноте, да не в обиде! Водитель не удивился, увидев туристов, так как ранее уже возил к Оливье волонтёров. Это нам было только на руку — машина заехала прямо на ферму, и не пришлось снова идти по жаре с рюкзаками.
Оливье, худощавый мужчина в возрасте около сорока, встретил нас у дверного проёма. Как и на проекте «Mothership», двери как таковые здесь отсутствовали. Но если Марко и Оливер ещё не установили их, то Оливье вообще не собирался этого делать. Все строительство он с помощью волонтёров и верной жены по имени Дарин осуществлял своими руками из подручных средств, лишь изредка прибегая к услугам местных умельцев. На территории фермы уже имелись его постройки: небольшой дом, где они жили вместе с детьми, большая гостиная, присоединённая к кухне, отдельно стоящее бунгало, туалет и два бамбуковых шалашика на сваях. Стены и пол всех помещений, кроме последних двух, были сделаны из глины, смешанной с рисовой шелухой. Конструкции увенчивали соломенные крыши, шелестящие на ветру, но устойчивые от протекания даже во время сильного дождя. Двери из глины, рисовой шелухи и прочего мусора Оливье мастерить не умел, а потому их не было вовсе.
Жизненным кредо Оливье была минимизация отходов, а в идеале повторное использование всего, что только можно. Он мечтал построить такую ферму, которая кормила бы его и его семью, а отходы жизнедеятельности использовались бы для удобрения, и при этом вредный мусор, такой как пластик, не появлялся бы вовсе, а если вдруг и появился, то был бы использован, к примеру, для строительства. Эта концепция довольно популярна в интернете и умах романтично настроенных людей, и имеет название «permaculture». Основной чертой пермакультур является самодостаточность, свойственная природным системам. Пожалуй, из всех наших знакомых ближе всех к реализации такой идеи подобрались Чо и Чон Сон, полностью обеспечивающие себя фермерским трудом и бережно относящиеся к окружающей среде. В устах Оливье с его глиняными халупами, вынужденного брать деньги с волонтёров за неимением практически никакого фермерского дохода, слово «permaculture» звучало как издёвка. К тому времени нам уже стало очевидно, что количество разговоров о пермакультуре, самоподдерживающем хозяйстве, органическом земледелии и экологической осознанности обратно пропорционально действиям во всех этих направлениях. Иными словами, чем больше болтовни, тем меньше дел.
А болтать Оливье был большой мастер. На его страничку в Фейсбуке молодёжь слеталась, как пчелы на мёд. Ферма «Органикх», названная так в честь органического земледелия на кхмерской земле, собирала волонтёров со всего мира, хотя по большей части из Франции. Когда мы приехали, народу было уже немало: три девушки — Жюли, Клави и Стефани, кудрявый юноша по имени Гвендаль и бритый наголо здоровяк Себастьян — все французы. И ещё единственный не франкоговорящий темнокожий паренёк из Индии по имени Азам. Как и практически все предыдущие встреченные нами молодые французы, эти практически не говорили по-английски, курили вонючие сигареты и безалаберно относились к вопросам своего здоровья. Оливье, воспользовавшись тем, что все собрались вместе, устроил экскурсию по ферме, тем более что трое француженок прибыли в тот же день, что и мы, просто немного раньше.
Показав свой дом снаружи, Оливье рассказал немного про устройство туалета. Их было два: одним пользовалось семейство француза, а второй был предназначен для волонтёров. Принцип работы обоих санузлов оказался одинаковым: в маленьком тесном помещении было вырыто две ямы, куда устанавливались большие ведра. Над ними Оливье слепил из глины постаменты с плоской крышкой и дыркой посередине. Сидя на сидушке, можно было справить нужду, а потом присыпать содеянное опилками из большого кувшина, чтобы не пахло. Два сортира были нужны затем, чтобы когда заполнялся один, можно было его закупорить и пользоваться вторым, покамест содержимое первого не перегниёт как следует. Полученная в результате жижа запах имела совсем не такой ужасный, как свежие человеческие фекалии, и могла храниться полгода, а то и год, пока не превращалась в качественный компост, используемый для удобрения земли вокруг фруктовых деревьев. Пожалуй, устройство туалетов было оптимальным в имеющихся условиях и полностью отвечало концепции Оливье: «Нет — отходам». Вспоминается мамаша Дерьмо из моего любимого романа Эмиля Золя «Земля».
А вот организация помывки не могла похвастаться такой же эффективностью. Оливье, как и всё его семейство, мылся в семейном туалете, окатывая себя водой из большого горшка. Ванная комната для волонтёров располагалась на другом конце участка и представляла собой большую загородку
