– Наказание! За что, Трудель? Чем мы его заслужили? Нет, это случайность, просто подлый слепой случай!
– Нет, не случай, а наказание, – упрямо повторила она. – У нас не будет ребенка. Я невольно все время думаю о том, что сталось бы с Клаусом, когда бы он подрос. Юнгфольк[37] и гитлерюгенд, СА или СС…
– Что ты, Трудель! – воскликнул он, совершенно обескураженный черными мыслями, терзающими жену. – К тому времени, когда бы Клаус подрос, со всем этим гитлеризмом было бы давно покончено. Осталось недолго, поверь!
– Да, а что мы сделали ради лучшего будущего? Ничего! Хуже чем ничего: мы бросили хорошее дело. Я теперь очень часто думаю о Григоляйте и Младенце… вот за это мы и наказаны…
– Ах, чертов Григоляйт! – сердито сказал он.
Он был очень зол на Григоляйта, который так и не забрал свой чемодан.
Хергезель уже несколько раз продлевал срок хранения.
– По-моему, – сказал он, – Григоляйта давно посадили. Иначе бы мы что-нибудь о нем услышали.
– Если он сидит, – упрямо сказала она, – то по нашей вине. Мы его подвели.
– Трудель! – с досадой воскликнул он. – Ну что за ерунда! Не смей даже думать об этом! Мы с тобой в заговорщики не годимся. И приняли единственно правильное решение – бросить все это.
– Да, – с горечью сказала она, – зато мы годимся в мокрые курицы, в трусы! Ты говоришь, Клаусу не пришлось бы идти в гитлерюгенд. Но даже если и так, даже если он мог бы уважать и любить своих родителей – что мы для этого сделали? Что мы сделали ради лучшего будущего? Ничего!
– Не все способны играть в заговорщиков, Трудель!
– Верно. Но можно ведь делать и другое. Если уж такой человек, как мой бывший свекор, Отто Квангель… – Она осеклась.
– А что такое с Квангелем? Что ты о нем знаешь?
– Нет, лучше не стану говорить. Вдобавок я ему обещала. Но если уж старый человек вроде Отто Квангеля работает против этого государства, то, по- моему, нам стыдно сидеть дома сложа руки!
– Но что мы можем сделать, Трудель? Ничего! Подумай, какая власть в руках у Гитлера, а мы-то с тобой – вообще ничто! И сделать ничего не можем!
– Если все будут думать, как ты, Карл, Гитлер навсегда останется у власти. Кто-то должен начать бороться против него.
– Но мы-то что можем?
– Что? Да всё! Можем писать призывы и развешивать на деревьях! Ты работаешь на химическом заводе, как электрик бываешь во всех цехах. Тебе достаточно немного повернуть один-единственный вентиль, ослабить болт на каком-нибудь станке – и результат многодневных трудов пойдет насмарку. Если так поступишь ты и еще несколько сотен других людей, Гитлеру туго придется с военной техникой.
– Да, а во второй раз меня бы сцапали за шкирку и казнили!
– Вот о чем я и говорю: мы трусы. Думаем лишь о том, что будет с нами, а не о том, что происходит с другими. Пойми, Карли, ты освобожден от службы в вермахте. Но если б тебе пришлось стать солдатом, твоя жизнь тоже каждый день висела бы на волоске, и ты бы даже считал, что это в порядке вещей.
– Ах, в армии я бы тоже подыскал тепленькое местечко!
– И позволил другим умирать вместо тебя! Да, все так, как я говорю. Мы трусы, ни на что не годные трусы!
– Окаянная лестница! – рассердился он. – Если б не выкидыш, мы бы счастливо жили дальше!
– Нет, какое же это счастье, оно ненастоящее, Карли! Когда я носила Клауса, я все время невольно думала, что станется с нашим мальчиком. И мне было невыносимо, что он будет вскидывать руку в «хайль Гитлер!» и носить коричневую рубашку. А когда праздновали очередную победу, он бы видел, как его родители покорно вывешивают флаг со свастикой, и знал, что мы лжецы. Что ж, хотя бы без этого обойдемся. Не надо было нам заводить Клауса, Карли!
Некоторое время он шел рядом с нею в мрачном молчании. Они уже повернули обратно, но не видели ни озера, ни леса.
В конце концов он спросил:
– Значит, ты вправду считаешь, мы должны начать что-нибудь такое? Мне нужно что-то устроить на заводе?
– Конечно. Мы должны что-то делать, Карли, чтоб не пришлось сгорать со стыда.
На минуту-другую он задумался, потом сказал:
– Ничего не могу поделать, Трудель, но я не способен представить себе, как шныряю по заводу и порчу машины, это не для меня.
– Так подумай, чтo для тебя! Наверняка что-нибудь придумаешь. Пусть и не сию минуту.
– А ты придумала, что будешь делать?
– Да, – сказала она. – Я знаю одну еврейку, которая прячется. Ее должны были депортировать. Но она у плохих людей и каждый день боится предательства. Я заберу ее к нам.
