– Почти половину денег я отложил еще до захвата власти, – заметил Квангель.
Кто-то в зале засмеялся, но тотчас испуганно умолк под злобным взглядом председателя и смущенно кашлянул.
– Прошу тишины! Полной тишины! А вас, обвиняемый, если будете наглеть, я накажу. Не воображайте, будто вы сейчас застрахованы от любого другого наказания. У нас выбор большой! – Он пробуравил Квангеля взглядом. – Скажите-ка, обвиняемый, для чего вы, собственно, копили деньги?
– На старость, ясное дело.
– Да ну, на старость? Как трогательно! И опять ложь. По меньшей мере с тех пор, как пишете открытки, вы знали, что до старости не доживете! Вы же сами здесь признали, что всегда отдавали себе отчет в последствиях своих преступлений. И все равно продолжали копить, откладывать деньги на сберкнижку. Зачем?
– Я всегда рассчитывал уцелеть.
– Что значит «уцелеть»? Что вас оправдают?
– Нет, в это я никогда не верил. Думал, меня не поймают.
– Как видите, вы немножко ошиблись. Хотя я вообще не верю, что вы так думали. Вы не такой дурак, каким сейчас прикидываетесь. Не могли вы думать, что вам удастся годами без помех продолжать свою преступную деятельность.
– Речь не о годах.
– Что вы имеете в виду?
– Я не верю, что он еще долго продержится, ваш тысячелетний рейх, – сказал Квангель, повернув к председателю угловатую птичью голову.
Адвокат внизу испуганно вздрогнул.
В публике опять кто-то засмеялся, и тотчас там послышался угрожающий ропот.
– Вот сволочь! – крикнул один.
Полицейский за спиной Квангеля поправил фуражку, а другой рукой схватился за кобуру с пистолетом.
Прокурор вскочил, замахал листком бумаги.
Анна Квангель с улыбкой взглянула на мужа и энергично кивнула.
Полицейский за ее спиной цапнул ее за плечо и больно стиснул.
Она овладела собой и не вскрикнула.
Один из заседателей смотрел на Квангеля открыв рот.
Председатель вскочил:
– Предатель! Идиот! Предатель! Вы смеете здесь… – Он осекся, вспомнив о своем достоинстве. – Выведите обвиняемого из зала. Полицейский, выведите его! Суд удаляется для рассмотрения соответствующего наказания…
Через четверть часа разбирательство продолжилось.
Многие заметили, что обвиняемый, похоже, толком не может идти. И все думали: а они успели здорово над ним поработать. Так со страхом думала и Анна Квангель.
Председатель Файслер провозгласил:
– Обвиняемому Отто Квангелю назначено четыре недели темного карцера на хлебе и воде при полном изъятии пищи каждый третий день. Кроме того, – пояснил председатель Файслер, – у обвиняемого изъяли подтяжки, поскольку, как мне доложили, в перерыве он подозрительно их теребил. Есть вероятность попытки самоубийства.
– Мне просто надо было в туалет.
– Молчать, обвиняемый! Есть вероятность попытки самоубийства. Отныне обвиняемый обойдется без подтяжек. По собственной вине.
Среди публики опять послышались смешки, но теперь председатель бросил туда почти благожелательный взгляд, наслаждаясь собственной удачной шуткой. Обвиняемый стоял в судорожной позе, вынужденный поддерживать падающие брюки.
Председатель усмехнулся:
– Продолжаем слушания.
Глава 63
Судебное разбирательство. Шавка прокурор
Если председателя Народного трибунала Файслера любой непредвзятый наблюдатель сравнил бы со злобной легавой, то прокурор играл роль мелкой тявкающей шавки, не упускающей случая тяпнуть за ногу жертву легавой, которую та ухватила за горло. В ходе слушаний прокурор несколько раз пытался тявкать на Квангелей, но лай легавой тотчас его заглушал. Да и зачем ему было тявкать? Ведь с первой же минуты председатель исполнял функции обвинителя, с первой же минуты Файслер нарушал главную обязанность любого судьи, которому должно установить истину: он был в высшей степени пристрастен.
Однако после перерыва, весьма обильно (не по карточкам) отобедав, даже с вином и шнапсом, председатель Файслер приустал. Стоит ли еще
