А тем временем эхо от звонка ее мужа понеслось по всей берлинской телефонной сети, усиливаясь и расширяясь во все стороны – наводились справки, шли расспросы и строго конфиденциальные перешептывания. Порой разговоры далеко отклонялись от изначальной темы, но благодаря точности и безошибочности автоматической системы связи снова возвращались к ней. Лавина все разгонялась и в итоге достигла маленького бюро «Фрауэншафта», в непосредственном подчинении которого находилась Анна Квангель. В ту пору там на должностях (почетных!) трудились две дамы, одна седая и тощая, удостоенная Материнского креста[18], другая – полненькая и еще молодая, но с короткой мужской стрижкой и партийным значком на могучей груди.
Первым делом досталось седой, она сняла телефонную трубку, и вся лавина обрушилась на нее. Совершенно ошеломленная, дама беспомощно махала руками, бросала умоляющие взгляды на полненькую, пыталась вставить коротенькие реплики:
– Но Квангель… вполне надежная женщина. Я знаю ее много лет…
Тщетно, спасения не было! Во «Фрауэншафте» тоже в выражениях не стеснялись: разъяснили ей, какие безобразия творятся у нее в конторе. Хорошо, если она выкрутится, не слишком подмочив свою репутацию! А что до этой Квангель, то выгнать ее немедленно. И пусть принесет извинения, прямо сегодня! Именно так, хайль Гитлер!
Едва седая положила трубку и, все еще дрожа всем телом, принялась рассказывать пышке, что произошло, как вновь зазвонил телефон: очередное начальство почло своим долгом орать, ругаться и угрожать.
В этот раз досталось пышке. Она тоже едва устояла на ногах под этаким напором и тоже дрожала, ведь, хотя сама она состояла в партии, муж ее, адвокат, считался политически неблагонадежным, поскольку до 1933 года нередко защищал в суде красных. Подобная история может стоить им головы. Пышка все пустила в ход – и послушность, и рвение, и глубочайшую преданность.
– Совершенно верно, прискорбное упущение… Эта женщина не иначе как сошла с ума… Конечно-конечно, все будет сделано, сегодня же вечером. Я лично…
Напрасно, все напрасно! Лавина и ее не пощадила, переломала все кости. Превратила в безвольную тряпку.
Звонки следовали один за другим. Сущий ад! Женщины не успевали перевести дух, звонок за звонком, беспрерывно. В конце концов обе сбежали из конторы, не в состоянии слушать дальше одни и те же грубые инсинуации. Запирая дверь, они слышали, как телефон требует новой жертвы, но возвращаться не стали. Ни за что на свете! Хватит с них, на сегодня, и на завтра, и на ближайшие годы!
Некоторое время они молча шагали к своей цели, квартире Квангелей. Потом одна сказала:
– Ох и получит она у меня! Устроила нам неприятности!
– Вот именно, – подхватила та, что с партийным значком. – Дело-то не в этой Квангель! Но вы ведь знаете, неприятностей у нас и без того выше крыши…
– Точно! – коротко ответила обладательница Материнского креста, думая о сыне, который воевал в Испании, причем не на той стороне, за красных.
Однако разговор с Анной Квангель прошел совершенно не так, как рассчитывали обе дамы. Анна Квангель не позволила им ни кричать на нее, ни запугивать.
– Сперва объясните мне, что я сделала неправильно. Вот мои записи. Госпожа Герих подпадает под закон о трудовой повинности…
– Но, дорогуша… – сказала пышка, – речь тут совершенно не об этом. Она – супруга оберштурмбаннфюрера. Вы же понимаете?
– Нет! При чем тут это? Где написано, что жены высоких чинов освобождены от трудовой повинности? Мне об этом ничего не известно!
– Не будьте такой буквоедкой! – строго проговорила седая. – Как супруга высокого чина госпожа Герих имеет и более высокие обязанности. Она должна заботиться о переутомленном муже.
– Я тоже.
– У нее множество представительских обязанностей.
– Это еще что такое?
Ну что прикажете делать с этой женщиной, ничем ее не проймешь, не понимает она, что не права. Не хочет понять, что высокие чины со всей их родней полностью освобождены от обязанностей перед государством и обществом.
Пышка со свастикой полагает, что уяснила себе истинную причину упрямства Анны Квангель. Она обнаружила на стене фотографию бледного, худенького паренька, украшенную венком и траурным бантом.
– Ваш сын? – спрашивает она.
– Да, – отвечает Анна Квангель коротко, с досадой.
– Ваш единственный сын… погиб?
– Да.
Седая с Материнским крестом мягко вставляет:
– Поэтому лучше иметь нескольких сыновей!
У Анны Квангель вертится на языке опрометчивый ответ. Но она молчит. Не хочет все себе испортить.
