городе.
– О, нет! я слышал его имя по случайному обстоятельству, отвечал барон: – он действительно ужасный оригинал.
– Что ж в нем особенного? спросила любопытная хозяйка.
– Вообразите, он помешался на том, что его обокрадут и зарежут. Каждую ночь он обходит весь дом раза четыре, в-сопровождении вооруженных лакеев, и сам вооруженный с головы до ног. Спит он с пистолетами и саблею. И вообразите, его боязнь так сильна, что наконец заражает его прислугу. У меня однажды был лакей, который прежде служил у него. Несчастный малый боялся вечером оставаться один в комнате. Я был принужден отпустить его, потому что часто середи ночи он поднимал на ноги весь дом своими глупыми криками. Он в-течение какого-нибудь месяца уверил всю остальную прислугу, будто-бы существует здесь какая-то шайка воров, имеющая правильную организацию и очень-опасная. Если б его оставить в доме, он решительно всех сделал бы такими же нелепыми трусами, как сам. Его невозможно было урезонить в том, что подобные шайки невозможны при благоустроенной и удивительно-проницательной полиции, какою может похвалиться наш город, благодаря господину президенту.
– Да, да, совершенно та же история, задумчиво сказал про-себя хозяин.
Бранд не показал виду, что заинтересован этими словами; напротив, он удвоил свою внимательность к Августе, и можно было думать, что он сидит здесь именно затем, чтоб нашептывать ей комплименты.
– Что ты говоришь? расскажи пожалуйста; мне очень-любопытно, сказала хозяйка мужу.
– То же самое, что сейчас рассказал барон. Слуга Армфельда, приходивший нынче, толковал моему секретарю о шайке воров, будто – бы существующей в нашем городе, и обещался открыть ее, с условием, чтоб ему дали две тысячи талеров.
Бранд был совершенно занят разговором с Августой.
– Ну что ж ты? продолжала расспрашивать президентша.
– Мне показалось это невероятно; надобно будет пообдумать, чтоб не насмешить людей своим легковерием. Лакею велели прийти завтра, а предварительно взяли от него записку, в которой означено его имя и сказано, где можно найти его, не тревожа Армфельда, потому что лакей хочет, чтоб это оставалось в-тайне от его господина. Вот и записка, если хочешь взглянуть.
Он вынул записку и подал жене. Президентша, прочитав ее, сказала:
– Ну да, видно, что это глупость. Посмотрите, барон… Да вы, кажется, не слушали?
– Я был уверен, что это вздор, следствие вздорных фантазий, которыми набивает голову своей прислуге Армфельд. И, небрежно взглянув на записку, он передал ее хозяйке.
– Друг мой, не давай серьёзного хода этим пустякам, чтоб над тобою не стали смеяться, повторила хозяйка, перечитывая записку.
– Ваше превосходительство, секретари дожидаются у вас в кабинете, доложил вошедший слуга.
– Извините меня, барон: служба не терпит промедления, сказал хозяин, вставая. – До приятного свидания. Не забывайте нас.
Президентша небрежно бросила на пол записку, оставленную в её руках торопливо-ушедшим мужем.
– Во что бы ни стало, мне нужно завладеть этою запискою, подумал барон и продолжал говорить любезности Августе и толковать о светских новостях с её матерью.
– Госпожа Вольфсон; прикажете принять? доложил хозяйке лакей.
– Проси в залу; я выйду к ней одна, чтоб скорее кончился этот несносный визит. Вас я не отпускаю, барон, прибавила она ласковым голосом.
Оставшись наедине с Августою, Бранд подумал: «Теперь можно обделать все превосходно; стоит только затуманить глаза этой девочке. Пустимся же в чувствительные объяснения».
И он взглянул на нее с такою нежностью, что девушка вспыхнула и поняла необходимость начать разговор, какой бы то ни было, все-равно, лишь бы не тот, какого она теперь боялась, хотя и желала.
– Вы забыли о вашем пари с Форбахом, сказала она: – вы должны проиграть его: мама? была на бале с розовою камелиею, как говорил Форбах.
– О, я знал это, фрейлейн Августа! я знал, на чьей дивной головке была белая камелия. Я спорил с ним только для того, чтоб говорить о вашем семействе, о вашей матушке, о… о вас, фрейлейн Августа, не возбуждая подозрений. Мог ли я забыть, что белая камелия была на вас?
– Да, сказала она, опуская глаза.
– Во время последней кадрили упал листок этой камелии, и я… видел, что он упал, договорил он, как бы поправляя неосторожно-начатую фразу; но смысл этой прерванной фразы был ясен: «и я поднял этот листок и храню его».
Августа покраснела; грудь её тяжело дышала.
– О, как мучителен был для меня тот вечер! Я стоял далеко от вас; меня терзала зависть… поймите мои страдания, Августа! проговорил он прерывающимся голосом и взял её руку. Девушка вздрогнула и смутилась. Он поцеловал несколько раз её руку; она могла только сказать: «Боже мой, оставьте меня!» – «Нет, мы будем неразлучны навеки», шепнул он и поцеловал похолодевшие от волнения губы Августы. «Теперь, я твой, ты моя! Но пусть наши клятвы будут на несколько времени тайною для других. Мы скоро соединимся перед лицом света, Августа!»
В это время послышались в соседней комнате шаги и кашель президентши. Светская и опытная дама, оставив дочь с молодым человеком, которого
