слабо. А. А. Музафаров объясняет это четкой сегрегацией – своего рода кастовым принципом при отборе в армию. Закон 1939 года о всеобщей воинской повинности отменил ограничения на призыв в армию по классовому признаку. И люди, которых ранее вообще не допустили бы к службе, потом составили кадры народного ополчения. С другой стороны, наиболее идейно подкованную молодежь направляли именно в пограничные войска, войска НКВД, танковые части и вообще в технические рода войск. Связано это было и с физическими качествами, и с образованием, но главное, что обязательно прописывалось в инструкциях, – с политической благонадежностью. В экипаже каждого танка должен был быть минимум один коммунист или комсомолец.
Конечно, сейчас эта тема приобрела большую актуальность, и историки отмечают риск ее излишней мифологизации и политизации. Но мне до сих пор неясно, почему данная проблема не изучалась в контексте трагической даты 22 июня. Ведь, казалось бы, определенная связь между различными событиями лежит на поверхности.
Итак, к концу июня 1941 года была занята большая часть Белоруссии. В этой ситуации ни оккупационным войскам, ни местному населению не было ясно, что именно теперь нужно делать. Постепенно у германского военного руководства зрело понимание того, что в этом году война не закончится. Соответственно, понемногу начала изменяться геббельсовская пропаганда. Несмотря на то что Гитлер воспринимал советских граждан не иначе как варваров с востока, которые не заслуживают никаких поблажек, с населением оккупированных районов нужно было что-то делать, в том числе использовать его в экономическом плане. По этому вопросу в германском руководстве единого мнения не было. И такое положение дел сохранялось вплоть до весны 1942 года, когда фронт уже более или менее стабилизировался и стало понятно, какие земли находятся под контролем Германии. Третий рейх начал осуществлять в большей степени однозначную политику.
Но вернемся к Советской армии, которая в своей массе оказалась в немецком плену. И опять мы сталкиваемся с искажениями: в последнее время нередко фигурирует удивительная цифра – 5 миллионов пленных в июне 1941 года. В частности, об этом я прочитал недавно в одной латвийской газете. Конечно, такое количество вряд ли соответствует действительности.
Так, по словам М. И. Мельтюхова (с опорой на немецкую статистику), к концу 1941 года германские структуры, занимавшиеся учетом военнопленных, насчитали 3,9 миллиона человек. Что касается самого начала войны, то, видимо, можно говорить о цифре 150–200 тысяч пленных к концу июня 1941-го. Но никак не о миллионах.
И в этой связи вновь возникает ставший уже традиционным вопрос: сколько же еще будет существовать этот своеобразный исторический ревизионизм, который мы наблюдаем в последние годы?
Историк В. А. Невежин отвечает на него так: «Политическая актуальность такого события, как Великая Отечественная война, будет, наверное, присутствовать для нас всегда. После распада СССР прошло почти 20 лет, но мы по-прежнему окружены государствами, воссоздающими и обосновывающими свою государственность… которая отрицает все советское».
Попытки переписать историю в ближайшее время вряд ли прекратятся. Военный период до сих пор содержит немало белых пятен. Работа же с историческими архивами как Прибалтийских государств, так и Украины, к сожалению, сегодня зачастую становится невозможной.
Именно поэтому Россия в лице и государственных органов, и научной общественности просто обязана выработать свою линию поведения, чтобы реагировать на эти вызовы и давать адекватные ответы.
Глава 3. Мифы о цифрах и фактах
О Второй мировой войне сказаны, написаны, сняты уже терабайты информации, однако уровень владения правдой о войне в массовом сознании по-прежнему невысок. И особенно печально, что в первую очередь это касается молодого поколения.
Не секрет, что определенной популярностью среди читающей аудитории пользуются работы авторов, развивающих ряд мифов о начале войны. Например, выстроена целая теория о том, как мы готовились сокрушить Гитлера, но армия не желала воевать за Сталина, в чем и заключается главная и единственная причина трагедии 1941 года.
По второй версии Советский Союз вообще не готовился к войне. Наш бронепоезд был загнан на запасные пути в 1920 году, где и сгнил, по всей видимости. Но крах в июне 1941-го произошел только из-за предателей. А ими были все поголовно – начиная с маршала Жукова и заканчивая последним рядовым на Западном фронте.
Есть и третья точка зрения на те же события. Мы активно готовились к войне, но в трагических обстоятельствах кадровая армия была разгромлена. После чего в стране началась вторая гражданская война.
Также широко обсуждается гипотеза о том, что Гитлер на две недели опередил Сталина, который готовился напасть первым. Есть и известный миф, запущенный в оборот Хрущевым, о пьянстве товарища Сталина, отсутствии управления в стране и деморализованной армии.
Все это сопровождается подтасовкой фактов, манипулированием цифрами, искажением смысла важных дат. Так, доктор исторических и политических наук, министр культуры В. Р. Мединский обращает внимание на неожиданно широкую PR-кампанию в Западной Европе, затронувшую в том числе европейские парламентские структуры. Например, это выразилось в обсуждении вопроса о переносе даты начала Второй мировой войны с 1 сентября 1939 года (дата нападения Германии на Польшу) на 23 августа 1939 года (дата подписания пакта Молотова – Риббентропа). То есть якобы именно в этот день было принято решение о начале войны. Выводы из этого сделать несложно.
Получается, что сложнейшим процессам начала Великой Отечественной войны массовое сознание дает исключительно простые расшифровки – те,
