русским, украинским и сербским языками… В составе спецподразделения воевала в Польше, во Франции. В Югославии, Греции… С 22 июня 1941 года на Восточном фронте… Награды: „рыцарский крест“, железный крест первой и второй степени, бронзовый крест с мечами и дубовыми листьями, медаль „За зимнюю кампанию 1941–1942 годов на востоке“… С 16 декабря 1942 года состоит в браке с бароном Карлом фон Крюгером. С 1938 года состояла с ним в интимных отношениях без регистрации брака… „Да, это — она“, — пробормотал Ананьев, раскрыв один из пакетов с фотографиями. Он увидел Линду-Ингрид в мундире поручика польской армии, со старшинскими треугольниками в петлицах, с кубарями» младшего военврача, с погонами капитана-летчицы и орденами Красного Знамени, Отечественной войны и Красной звезды. Фотокарточки во втором пакете иллюстрировали деятельность Ингрид фон Крюгер. Вот Ингрид стреляет в затылок растерзанной девчонке в гимнастерке. Вот только что выбила длинную скамейку — и шесть мужиков заизвивались на виселице. Вот заталкивает в рот голой, окровавленной девушке отрезанной у той ухо. Вот Ингрид и еще кто-то отпиливают нижнюю часть туловища у орущего парня. На следующей фото Ингрид отпиливает ему голову. К столу, на котором лежит несчастный, аккуратно приставлена задница с ногами. «Единственный, кто не сознался на наших допросах», — прочел на обороте майор.
— Сука! — отшвырнул фотографии Ананьев. — Сейчас ее тепленькую в СМЕРШ! А дальше что? «Кого ты пригрел, товарищ Ананьев?» — спросят. Только не товарищ, а гражданин Ананьев… Партбилет — на стол! Погоны — долой! Ордена отнимут… Лет десять лагерей ты себе, брат Ананьев, обеспечил! Что же делать? Думай, Ананьев, думай! О, есть решение! Отпроситься у Бершадского на пару часиков. Наши все здесь. Только охрана на первом этаже. Но те прочухиваются, протрезвляются. Курву надо будет в ванную затащить и там кокнуть. Лучше, не из пистолета. Лучше — финкой по длинной, красивой шейке. Кровь в ванну слить. Саму в ковер закатать и в подвал. В нем сейчас все мертвецы, что в квартирах нашли, да вокруг дома пособирали лежат — дожидаются. Трупом больше, трупом меньше — для похоронщиков «один черт». А перед тем, как кончать ее, пластиночку поставить. На всякий случай…
Вошел Бершадский.
— Как товарищ Ананьев дело двигается? — спросил он, закуривая.
— Сейчас на спецподразделение налетели, за которым всю войну охотились. Я принял решение сосредоточить на его разработке все усилия вверенной мне группы.
— Карл фон Крюгер? — потянулся к папке Бершадский.
— Покойник! Лежит у нас в подвале вместе с супругой… Я вам докладывал. Мы в разведку и контрразведку сообщили. Их ордена, документы, посмертную записку, докладную, подписанную вами, я сам в СМЕРШ сдал.
— Что они?
— «Хрен с ним! — сказали. — Пусть лежит! Мы сейчас Гитлера и другое крупное зверье ищем!
— Эти жмурики нам весь подвал завоняют! Надо с ними что-то делать! Почему ты, товарищ Ананьев, сегодня какой-то серо-буро-зеленый?
— Крепко нездоровится, товарищ генерал-майор! Всего ломает, корежит… Хотел вас попросить отпустить меня на пару часов. Я бы полежал, аспирин попил. А потом бы за дело… — неожиданным для себя жалобным голосом попросил Ананьев.
— Что ж… Иди! Через три часа чтобы был на месте! Да скажи там нашему старшине, чтобы завтра же подвал от фашистской падали очистил!
Придя домой, никем не замеченный Ананьев спустился в подвал. По густому тошнотворному запаху он вышел на груду трупов. Ему повезло: женщина лежала сверху. Подсвечивая фонариком, Ананьев распорол на ней мундир. Он знал: под левой подмышкой должна быть татуировка, указывающая группу крови. Такие «украшения» имели все эсэсовцы. Преодолев приступ рвоты, майор отодвинул руку женщины. Разложение еще не коснулось этих мест. Он увидел чистую кожу, без каких-либо признаков татуировки. Такой же результат дал осмотр тела «фон Крюгера».
Выйдя из подвала, Ананьев столкнулся с полупьяным старшиной.
— А я чую, вроде кто-то ходит… — пьяненько улыбаясь начал было тот.
— Заглянул в подвал: полон трупов! За квартал от дома воняет! Завтра же всех сжечь в кочегарке! Проверю лично!
— Так точно! Завтра же всех сжечь в кочегарке! — икнул вслед Ананьеву старшина.
Офицер тихо поднялся на свой этаж и открыл дверь. Где-то в глубине квартиры раздавались голоса.
— Итак, господа, — услышал Ананьев. — Завтра ровно в девять утра мы покидаем Берлин. Курс — Саксония. Там будем переходить к американцам. По оккупированной ими территории уходим к швейцарской границе. В Цюрихе нас ждут деньги и швейцарские паспорта. Там мы расстанемся. Парами и поодиночке будем уходить в Испанию, оттуда — в Южную Америку: Аргентину, Бразилию, Парагвай. В Цюрихе я вам дам свой адрес в одной из латиноамериканских стран. По этому адресу вы обязаны сообщить, где находитесь, а также докладывать об изменениях места проживания, номера телефона, семейного положения, профессиональной деятельности. Завтра между восьмью сорока пяти и девятью ноль-ноль у Бранденбургских ворот будет ждать армейский автобус песчаного цвета. На дверцы автобуса нанесены красные кресты. Я буду за рулем. Сейчас прошу разобрать удостоверения личности, выданные на имя немецких коммунистов — заключенных концлагерей. Эти свиньи избежали топок наших крематориев, но сейчас все они находятся на дне Шпрее. Нам потребовалось время, чтобы найти достаточное количество удостоверений, переклеить фотографии, подделать фрагменты
