советские солдаты в Германии.
— Что же мне делать с вами, Линда? — еще раз спросил Ананьев, разливая по бокалам коньяк.
— Оставьте меня здесь, господин офицер! Я буду послушной и умной. Буду ухаживать за вами, все делать по дому…
— Все это — хорошо, но мне нужно большее! — капитан протянул Линде бокал. — Выпей!
— О, мой Бог! Мы — немки никогда столько не пьем!
— Ты теперь живешь в русском доме! Привыкай к нашим обычаям! — осушил свой бокал Ананьев.
К его удивлению, Линда выпила мелкими глотками, смакуя коньяк.
— Теперь поцелуй меня! — велел офицер.
Ананьева никогда не целовали так нежно, так сладко, так страстно, так необычно. Немка впилась губами в его рот, повела своим язычком по языку капитана, а затем заскользила им по верхней десне. Ананьев ласкал одной рукой ягодицы Линды, другой — ее упругую грудь. Затем опустил руку вниз, коснулся ею волос под трусиками женщины. Та всхлипнула, застонала, оторвалась от Ананьева и тяжело дышала, положив ему голову на плечо.
— Пойдем в постель! — предложил капитан.
— Пойдем, — согласилась женщина. — Только, давай еще немного выпьем! Я подам.
Когда Линда с двумя фужерами коньяка вошла в спальню, изрядно захмелевший Ананьев сбросил с себя гимнастерку и сапоги. Они выпили. Женщина снова прильнула к капитану своим загадочным поцелуем, от которого кругом пошла голова. Ананьев помнил обнаженную грудь Линды под своей рукой, теплую нежную руку немки на своем бедре.
Утром Линда разбудила Ананьева. Вкусно пахло кофе и чем-то жареным. У кровати стояли меховые тапочки.
— Где мои сапоги? — пробормотал Ананьев.
— В прихожей. Я их вычистила. Вчера ты сказал, что должен быть на службе к девяти утра. Завтрак готов!
— Как я вчера? — спросил Ананьев.
— О, мой офицер такой страстный! — улыбнулась Линда.
Она показала капитану синяк на руке и следы спермы на простыне.
— Я бы постирала, но нет горячей воды.
— Где ее взять? Во всем Берлине нет…
— В доме есть кочегарка. Она работает. В подвале много угля. Ваши солдаты могли бы натопить. Было бы тепло в доме. Мы могли бы решить наши гигиенические проблемы. К тому же в вашей части много женщин. Им горячая вода просто необходима. Кроме того, солдаты побросали в подвал убитых. Они уже начали разлагаться. Это — чревато инфекциями. Их надо сжечь!
— Ты спокойно предлагаешь сжечь своих немцев? Будто, это — дрова, — удивился Ананьев. — Вдруг родня их будет искать?
— Сейчас надо думать о живых, а не о мертвых! Все погибшие, как я понимаю, — гестапо или СС. Родня их искать не будет! Война кончится со дня на день. Главное — сохранить всех, кто выжил в ней. Между прочим, от котельной можно привести в действие энергогенератор. В доме будет свет!
— Хорошо! Прикажу старшине решить эти вопросы.
Явившись в политотдел, Ананьев первым делом заглянул в кабинет Бершадского. Тот сидел в новеньких генерал-майорских погонах.
— Разрешите поздравить, товарищ генерал-майор! — щелкнул каблуками Ананьев.
— И я тебя поздравляю! — встал из-за стола Бершадский и ахнул.
Отвисла челюсть и у Ананьева — начальник был черных, до колен трусах.
— Надюша сейчас на галифе лампасы нашивает, — пояснил тот. — А тебя, товарищ Ананьев, поздравляю с воинским званием майор!
— Служу Советскому Союзу! — вытянулся Ананьев.
Бершадский протянул ему новые майорские погоны. Привычным ударом ладони Ананьев хотел надломить их в соответствии с тогдашней фронтовой модой.
— Э, нет! — остановил начальник. — Хотя война пока еще продолжается многие фронтовые привычки, в том числе и эту, придется отставить.
— Уже скоро? — с пониманием спросил Ананьев.
— Через несколько часов будет подписан акт о безоговорочной капитуляции. Мы с Надюшей по этому поводу с утра пораньше расписались. Так сказать, зарегистрировали супружеские отношения. Моих-то в самом начале войны всех… Свои же, украинцы, топорами на куски изрубили. Ну, а ее сокол в сорок третьем под Курском навеки отлетался. Так-то! Делили мы фронтовые тяготы, теперь вместе мирную жизнь будем строить.
— Это дело надо отметить, товарищ генерал-майор! Я мигом!
