— Кто им позволил следственные материалы публиковать? — подскочил Юрик.
— Свободный мир! Другое отношение к прессе, другие права у прессы. Но не в этом дело. Дубликат пленки забрала у меня сингапурская полиция. Копии ее и всех следственных материалов она передала представителям страховой компании, где было застраховано судно. Эти ребятишки прибыли во Владивосток одним рейсом со мной.
— Это серьезно, — побледнел Юрик. — Там крутые парни. За те сто миллионов баксов, что я с них запросил по страховому полису, они меня даже в Антарктиде найдут. Сроком не отделаюсь. Если посадят меня на кол — можно считать, что я легкой смертью умер. Что же делать?
— Думай! — ответил Капитан, положил перед Юриком пистолет и вышел из кабинета.
Капитан не пошел по главной аллее. Он укрылся в саду, в который въезжали серебристые лимузины. Капитан увидел, как Юрик выглянул из окна, затем ушел в глубь кабинета откуда треснул выстрел.
7
Следующим утром Капитан зашел в бар ресторана «Арагви» — единственное место в городе, где подавали приличный кофе по-восточному. Всегда приветливый и словоохотливый армянин Андрюша молча поставил перед Капитаном чашку кофе и положил газету. Из траурной рамки скалился Юрик. «Несчастный случай оборвал жизнь крупного организатора промышленности и транспорта, туристического и банковского бизнеса Юрия Николаевича Слюсаренко», — прочел Капитан.
— Уже знаете? — плюхнулся рядом пьяненький журналист Пржешевский. — Чистил оружие и закатал себе в лоб. Бармен! Двести грамм коньяка!
— Не велено сегодня отпускать спиртное. Траур! Кофе могу подать, — ответил Андрюша.
— Кофе так кофе! — ухмыльнулся журналист.
Он вытащил из кармана плоскую бутылочку коньяка и сделал несколько глотков.
— Не желаете? — спросил он Капитана. — «Малый шлем», канадский, дерьмо!
— Я только по праздникам, а сегодня траур, — отказался Капитан. — Как ваши очерки о круизе?
— Не будет очерков. Пошел я сегодня к преемникам Юрия Николаевича за авансом… Ничего не надо, говорят, в круиз за наш счет прокатился — и ладно! Дали деньги на билет до Москвы, сказали: «Уезжай сегодня же! И ничего об этой поездке не публикуй! Не то все, что на тебя потратили, по суду вытащим». Так-то!
— Поздновато уже в аэропорт? — посмотрел на часы Капитан.
— Ничего вечерним поездом, плацкартным уеду.
Месяцем позже похоронили Машу Громову, умершую от только что открытой болезни «смертельная бактерия». Свою квартиру, деньги и машину она завещала Капитану.
В мае сорок пятого
Триллер
Берлин пал. Пахло весной, разлагавшимися трупами, гарью. Поблескивая только что полученным орденом Александра Невского, капитан Ананьев вошел в подъезд стилизованного под средневековый замок многоэтажного дома.
Ананьев начал воевать с октября сорок первого. Впервые понюхал пороха под Москвой младшим лейтенантом — переводчиком политотдела армии. С этим политотделом дошел до Берлина, обрастая сначала «кубарями», а позже звездочками на погонах. Отвоевал Ананьев неплохо — ни единой царапины, хотя лез в самые жаркие места. Поначалу это была лихость штатского человека, стремившегося доказать кадровым офицерам, что и он чего-то стоит. Со временем потребность рисковать стала неотъемлемой чертой его характера. Начальство критиковало Ананьева за ухарство, но высоко ценило сделанное им. Четыре ордена оттягивали гимнастерку капитана. «Александра Невского» он получил за Польшу — уговорил сдаться целую немецкую дивизию, попавшую в окружение. Знал Ананьев, что и за Берлин его представили к ордену и воинскому званию майор.
Не смотря на храбрость в бою и самостоятельность в суждениях, Ананьев умел приспособиться к причудам начальников политотдела. Четырех пережил он. Пережил капитан и трех боевых подруг: Лину, Лилю, Лену. Все они были замужними женщинами, знавшими, что и Ананьев женат. Все они погибли в разное время при разных обстоятельствах. Последняя — Лена — в апреле, на Зееловских высотах. Шальной осколок попал ей в переносицу.
