направлена только на новый спектакль. Я думаю только о том, что скажу и покажу зрителям 1 марта следующего года, то есть через три месяца. Я думаю о новом своём спектакле «Шёпот сердца».
А ещё надо как-то умудриться отдохнуть, снова ощутить себя человеком, у которого есть дом и дети, нужно успокоиться, и на это у меня всего-то ничего: уже 3 декабря, утром, полечу играть спектакли. Предстоит мне Норильск, в котором я не был очень-очень давно, и Рига, в которой я давным-давно не играл. Предстоит Белгород, в котором, думаю, по нелепой ошибке запрещали к постановке мою пьесу. А также Таллин, в котором играл я только однажды, да и то в маленьком полупустом зале тринадцать с половиной лет назад. Покину дом снова почти на месяц.
Но впереди у меня ещё целых пять дней и шесть ночей.
Неделю назад я автомобилем приехал из Ставрополя в Пятигорск. Сегодня хочу рассказать об этом.
В Пятигорске я был впервые, вообще так глубоко на Северный Кавказ прежде не забирался. Кто-то скажет, что это совсем даже не глубоко, есть глубины поглубже. Но никаких причин ехать в столицы Северо-Кавказских республик у меня не было, туда не звали.
Правда, когда-то, в 1982 году, в Гурзуфе я познакомился с красивой девочкой из Нальчика. Она на меня произвела большое впечатление, а я на неё совсем наоборот. Мы несколько раз встречались на пляже, чуть в стороне от родителей, и однажды сходили на танцы. Под Михаила Боярского, группу «Аракс» и «Самоцветы» я танцевать не хотел, да и, честно говоря, не умел. (В том году абсолютным хитом была песня Михаила Боярского про созвездие Большая Медведица, там были такие слова: «…вечно одна ты почему, где твой медведь». Мне казались эти слова абсолютным бредом, а девочке из Нальчика песня очень нравилась. Однако это не нарушило совершенства её образа в моих глазах.)
Девочка из Нальчика на тех танцах лихо танцевала, её наперебой приглашали и проявляли к ней интерес парни с усами и уже со следами бритвы на лице, а я страдал, но ничего не мог поделать. Не помню, как звали девочку. Размыто помню её лицо, но отчётливо помню её рассказы про город Нальчик. В тех рассказах Нальчик был лучшим городом на земле. Он был почти Изумрудным городом. Я не подвергал её рассказы сомнениям, поскольку такая дивная девочка могла жить только в чудесном городе…
Не думаю, что мне нужно ехать в реальный Нальчик в сегодняшнем моём возрасте. Пусть он останется чудесным.
Про Пятигорск я знал только то, что знают все, кто интересуется русской поэзией. Пятигорск был связан с Лермонтовым, а гора Машук хоть и не является сколько-нибудь значимой вершиной для альпинистов, для любителей русской литературы одна из важнейших гор на всём Кавказе.
Лермонтов! Михаил Юрьевич Лермонтов. Именно он выделил Пятигорск и гору Машук из всех других больших и малых населённых пунктов Юга России и Севера Кавказа. Выделил самым отчаянным и трагическим образом.
Выехал я в Пятигорск после полудня. В Ставрополе было холодно, но солнечно. Часам к двум дня пошёл дождь, и где-то в середине пути нас накрыл туман. Несмотря на то что дорога из Ставрополя в Пятигорск практически безупречна, доехали мы уже затемно. Ничего особенного по пути я не увидел. А когда мы ехали по Пятигорску, видно ничего не было. Туман, темень да огни придорожных заведений, магазинов, домов.
Остановился я в старой, очевидно советской постройки, гостинице с оригинальным названием «Интурист» в надежде выспаться, отдохнуть и с утра, отдёрнув штору, увидеть гору Машук во всей её печальной красе. Мне сказали, что мои окна выходят в аккурат на эту гору. «Ничего другого из ваших окон и не видно, кроме горы Машук», – сказали мне. Я обрадовался и спросил, много ли в гостинице «Интурист» останавливается иностранцев. Мне сказали, что много, потому что азербайджанцы любят лечиться и восстанавливать силы в лечебницах Пятигорска.
Проснулся я рано. И не без трепета отдёрнул шторы…
За окном я не увидел ничего.
Совсем ничего. За окном был не туман, а какое-то очень плотное облако, потому что таких туманов в наших краях не бывает. Облако да и только! Через такие облака мы продираемся на самолётах, взлетая в небеса или опускаясь из них.
Скажу сразу: никаких гор в Пятигорске я не увидел, не увидел даже их подножия. Точнее, я был у подножья горы Машук на предполагаемом месте дуэли и гибели Михаила Юрьевича (точное место дуэли спорно). Там стоит красивый памятник, и мне говорили: мы стоим возле горы Машук, почти на горе…
Но горы не было видно. Совсем.
Меня возили по разным местам и говорили, что отсюда или отсюда открывается потрясающий вид… В итоге я сказал своим новым пятигорским знакомым, что на слово им верю, что на Кавказе есть горы. А что мне оставалось? Только верить. До отъезда, точнее, до отлёта, туман ни капельки не рассеялся. Когда мы взлетали из аэропорта Минеральных Вод, мы сразу влетели в облако, которое лежало на взлётной полосе. А потом вылетели из него в ясное небо, к солнцу. Горы остались в белой и плотной субстанции, не увиденные мною. Так что на Кавказе был – гор не видел.
Будучи в Казахстане и Киргизии, в горах, я понял, что горы меня удивляют, восхищают, пугают… Но я не люблю горы. Я их видел очень мало, с самого рождения жил или подолгу бывал в местах, где гор нет. Горы никогда для меня не были привычным и родным пейзажем. Мой родной пейзаж другой – это максимум холм, с которого далеко-далеко видны поля с островками березняков, и где-то, ближе к горизонту, темнеет лес, виднеется дорога… Вот это привычный для меня пейзаж. А горы слишком большие, непонятные, и люди, живущие в горах, для меня большие и непонятные. Но если горами я восхищаюсь, но их не люблю, то людей, для которых горы – привычный пейзаж, люблю многих.
В Пятигорске гор я не увидел, зато с людьми хорошими познакомился.
В шесть лет я наизусть, за один вечер, при помощи прабабушки выучил «Бородино» Лермонтова. Выучил раз и навсегда. Спустя более сорока лет помню
