Восточная мудрость

Сумей недовольство свое превозмочь:
Днем жерновом нижним побыть не беда,
При розе шипы ведь бывают всегда.
Вкушая от дерева сочных плодов,
Сноси от него и уколы шипов».

О воспитании сыновей

Лишь десять годов минет сыну, вели,
Его от чужих чтоб держали вдали.
Близ хлопка никто не садится с огнем,
Не то – чуть задумался – в пламени дом!
Чтоб память оставить ты мог меж людей,
Добру, благонравью учи сыновей.
Не будет твой сын если добр и умен,
Умрешь ты, как будто потомства лишен.
Ах, в жизни страдать будет сын без конца,
Коль в детстве имел баловство от отца!
Ты сына воздержным, разумным взрасти,
Знай: нега и холя сбивают с пути.
К нему будь взыскателен в детских годах,
К добру приохоть, к злу внуши ему страх.
Но знай, что начавшим учиться сперва
Полезней угроз поощрения слова.
Одно из ремесл пусть изучит твой сын,
Хотя б ты богатством и был исполин.
Как знать, что случится? Вдруг будет в чужой
Заброшен он край коловратной судьбой.
На деньги свои не надейся. Из рук
Уходят большие сокровища вдруг.
Но если твой сын ремеслом овладел,
Минует его попрошайки удел.
Тугая мошна все ж иссякнуть должна,
У люда ремесл не пустеет мошна.
Ребенок, не знавший наставника кар,
Получит жестокий от жизни удар.
Не холь, но в достатке семью успокой,
Чтоб сын твой не мучился завистью злой.
Отца невниманье приводит всегда
К чужим, злым влияньям, а это – беда.
Дурных воспитателей тотчас гони –
К пороку детей приучают они.
Ты знаешь, Са’ди торжество как снискал?
В морях он не плавал, пустынь не видал.
Он в детстве от старших побои терпел, –
Дал бог ему в старости высший удел.
И всяк, кто покорен приказа словам,
Знай, в будущем станет приказывать сам.
Людей нет на свете злосчастней юнцов,
Чье имя чернеет скорей их усов.
От этих развратников юных беги:
Для чести мужской – это злые враги.
Увидев юнца с побродяжек гурьбой,
Отцу молви: «Руки в спасеньи умой».
Не плачь над могилой такого юнца, –
Сын падший умрет пусть скорее отца.

О преимуществах уединения во избежание злословия

Кто в мире избавлен от зла и потерь?
Лишь тот, кто замкнет перед ближними дверь!
Никто от злоречья людей не спасен,
Будь он самохвалом, смиренным будь он.
Будь ты, точно ангел, превыше небес,
Прилипнет к тебе зложелатель, как бес.
Усильем смиряют Ефрат или Нил,
Язык же злонравца смирить нету сил.
Между зложелателей стерта межа:
Злокозненный плут ли, святоша ль ханжа,
Спасенья от них – будь лисой или львом –
Не сыщешь ни силой, ни хитрым умом.
Ведь если порвет кто с мирянами связь,
Затворником станет, людей сторонясь,
Вмиг скажут: «Он – хитрый обманщик и плут,
Ведь так от людей только бесы бегут».
А если кто весел, к общенью привык,
Ославят его греховодником вмиг.
Заочно возьмутся срамить богача,
Жесточе его не найдут палача,
А если заплачет пред ними бедняк –
Прогонят: ведь бедность – проклятия знак.
Счастливца поверг если яростный рок,
Злорадно воскликнут: «Пришел его срок!
Вот бог покарал наконец и его,
Доколь гордеца выносить торжество?»
А если несчастного вдруг бедняка
Высоко взнесет провиденья рука,
Со злобою скажут: «Ах, мир наш таков:
К ничтожным – приветлив, к достойным – суров».
Коль делом ты занят, увлек тебя труд,
Они честолюбцем тебя прозовут,
А если от дел удалишься своих,
Вмиг нищим бездельником станешь для них.
Коль будешь речист, скажут: ты – барабан,
А будь молчалив, назовут: истукан.
О том, кто спокоен, беззлобен к тому ж,
Смеясь, изрекут: «Это – трус, а не муж».
Кто будет горяч и стремителен, тот
Опасным безумцем меж них прослывет.
Богач если скромность в быту сохранит
(Для умных людей ведь роскошество – стыд),
Вмиг острым, как бритва, своим языком
Поранят его, назовут: скопидом.
А если построит чертог расписной,
Шелками украсит себя и парчой,
Не будет злоречием их пощажен:
«Себя разукрасил, как женщина, он!»
Избегнет едва ли хулы домосед, –
Осудят его повидавшие свет:
«Сидящие дома, в объятьях жены
Бывают ли знаний, талантов полны?»
Но также, увы, не дождется похвал
И тот, кто постранствовал, свет повидал.
«Ведь, если б умелым, прилежным он был,
Зачем бы он в странствиях мир бороздил?»
Спасенья от злобных речей не найдет
Никто: ни красавец, ни жалкий урод.
Да кто бы на то и надеяться мог,
Коль не был людьми пощажен сам пророк?
И даже о боге едином, благом
Смотри: христиане что молвят о нем!
Не может спастись человек от людей.
Ах, только в терпеньи приют от скорбей!
В Египте был раб у меня. Скромен, тих.
Очей не решался он вскинуть своих.
Мне кто-то сказал: «Бестолков этот раб,
Хорошая трепка ему помогла б».
И вот на раба я прикрикнул. И что ж?
Советчик вскричал: «Ты его так убьешь!»

Рассказ

Был некто умен, полон сил, даровит
И как проповедник весьма знаменит,
Чертами лица был изящней притом
Тех черт, что писал мастерским он пером.
В словесности был, в красноречьи силен,
Но буквы не все выговаривал он:
Имел он какой-то порок языка
И путался в нескольких звуках слегка.
«Передних зубов у оратора нет», –
Раз другу сказал я в одной из бесед.
Приятель мой, вспыхнув, воскликнул: «Не смей
Подобных нелепых мне молвить речей!
Увидел ты в нем только этот порок,
А многих достоинств заметить не мог!»
Ах, если случится, что тот погрешил,
Кто полон духовных и умственных сил,
За этот лишь грех ты его не брани,
Проступок забудь и заслуги цени.
При розах бывают шипы, но, цветы
Сбирая, шипов испугался ли ты?
И знай: только тот, кто испорчен и зол,
Лишь ног безобразье в павлине нашел.
К душевной стремись чистоте. Не