травы, подобного коему не было уже лет пять. А как у Вас?
Виделся здесь с Кнудсеном[283], который очень ласково писал мне, и к которому я зашел после его письма. Он также обещал помочь продовольствием. Надеюсь, Вам не составит труда передать ему прилагаемое мое письмо, из содержания коего Вы увидите, куда клонятся мои пожелания?
Простите, что злоупотребляю Вашей ласкою. Перспектива Rechtstaat[284] весьма соблазнительна для меня. Но… действительность сурова. Помочь молодому ученому, поддержать его на благо будущей России необходимо, хотя бы за счет займа. Расходовать же занятые деньги на пенсии не чувствую за собой нравственного права. Это, бог даст, будет налажено, когда Россия
уже
станет на ноги. Если у Миссии будут деньги, то получить их нужно в Enskilda Bank[285]. За открытие кредита там нужных в самое ближайшее время Юденичу денег взялся Эммануил Нобель[286], Терещенко[287], Жуков (мыловар)[288] и т. п. Но дело идет о 10-ти миллионах финских марок, и на пенсии отсюда ничего взять нельзя. Завидую Терещенко, что он будет в обожаемой Христиании, но, быть может, и мне придется к Вам прибыть скоро…
А покамест нежно целую ручки дорогой Нины Ивановны, Вас и деток крепко обнимаю.
Весь Ваш Гулькевич
Дорогой Друг,
Терещенко мне сообщил, что Кнудсен[289] отнесся чрезвычайно сочувственно к переданной ему Вами моей просьбе. Очень благодарю Вас и его. Ожидаю подробного изложения условий для принятий соответственных шагов.
Новая просьба – вопрос: сюда приехала вторая жена убитого великого князя Павла Александровича[290], княжна Палей[291]. Привезла она сюда разные драгоценности (бриллианты от Cartier[292], главным образом), которые вынуждена продать, дабы добыть необходимые ей для уплаты долгов и на жизнь 125 000 крон. Сезон несколько неподходящий для продажи jewelry[293], ибо все разъехались отсюда на дачи. Так же ли мало надежды сбыть эти вещи у Вас? Или у Вас их больше? Простите за постоянное беспокойство.
Затяжка в освобождении Петрограда чрезвычайно удручает нас: боимся, что с отсрочкою взятия столицы все осложняется и затрудняется ее благоустройство для зимы.
Только
для личного
Вашего сведения: продовольствие, которым американцы обеспечивают месячное существование петроградцев, уже вблизи столицы. С этой стороны задержек, слава богу, нет. Все шлют нежный привет всем.
Обнимаю Вас
Ваш Гулькевич
Дорогой Друг,
Пользуюсь отъездом Проф. Чупрова, чтобы передать Вам мои самые нежные и сердечные приветы. Завидую ему, что ему дано ехать в Христианию. Что я дал бы, чтобы быть на его месте!
Очень и очень огорчило меня, что пришлось Вам дать такие грустные вести о г-же Kriegman. Шлю Вам чувства искреннего соболезнования. Странно, что Вы вспомнили о ней как раз в ту минуту, когда она переселилась в лучший мир. Как тут не верить в телепатию? Письмо, которое не мог доставить по адресу, при сем прилагаю.
Сердечно поздравляю с миром[294]. Какой он ни есть, все же он знаменует официальное окончание убийств, уничтожения благ человеческих и причинения неисчислимого количества горя и печали. Люди так привыкли мыслить и даже чувствовать по шаблону, что сегодня как-то легче думается и верится в лучшее будущее, если не для нас, то, по крайней мере, для остального человечества.
Не могу похвастать успехом относительно устройства санитарного отряда. Не вышли мы еще из стадии разговоров и смены проектов в исканиях наиболее целесообразного. По кристаллизации наших решений немедленно извещу Вас. В Копенгагене занялись грандиозным планом International Russian relief. Если Вас интересует, пришлю Вам проект устава, предусматривающего дальнейшие учреждения и в других странах. Думаю, что основывать Вашу организацию по нашему примеру, ожидая, чтобы она вышла в нечто конкретное, не стоит. Ведь благодаря Вашему почину и в Стокгольме нашли себе прибежище… семейства. Какую бы форму оказание санитарной помощи не приняло – все же это будет облегчение страданий и пресечение возможности дальнейшей заразы. Если хотите, запрошу Юденича[295], какой вид помощи ему наиболее нужен. Телеграфирую ему, дабы Никольский[296], который к нему командирован, мог привезти
