— Шведское холодное, — тем же хрипом ответил Волков. Миша, как сидел в углу на корточках, так и остался.
— Не опасно. Спускайся в бар. Два яичных желтка, порошок аспирину, пол: стакана виски. Взболтать и принимать с горячим молоком. Кстати, мы вместе летим в Лондон и на одной посудине, плывем из Соутгемптона домой. — После короткого молчания, голос добавил: — Значит, жду внизу. — Привет миссис! Чин-чин.
— Тудль-ду, — механически ответил Волков.
Рубец спокойно встретил судьбу. Он не согласен сдаваться. Он твердо решил попасть в Америку. К черту Англию, — есть другие пути.
Поддержанный своей верной женой, Волков спокойно беседовал по телефону с агентством Кука. Гамбургский пароход его не устраивает. Жаль, что Гаврский нескоро… Превосходно. Прямой аэропланный билет и пароход завтра. Это годится. Два билета и оборудуйте визу. Мальчика за паспортом — в отель «Ганза», номер триста сорок пять.
— Забавно, — сказал он, повернувшись к Рубцу.
— Куда теперь едем? — спросил тот, зашнуровывая хитрую туфлю.
— Забавно, что нам попалась комната с таким же номером, как число слоев на моем любаньском пне, задумчиво окончил Ваня.
— Это тот, на котором устроена целая спортивная площадка — зевая, спросил Рубец.
— Нет, тот, на котором ты сидела, когда я открылся тебе впервые в моей любви, — ответил Ваня и во время отскочил от верно пущенной туфли.
10
Волков откинулся на мягкую спинку кресла. Она приятно давила на плечи от нарастающей скорости.
Хорошо думать, полузакрыв глаза и покачиваясь на волнах тяжелого рева трех моторов. Привычка к аэроплану приходит легко. Через двадцать лет будут аэро-трамвамваи. Кондукторша будет писать на черной доске: «Сиверская, станция зеленым билетам», милиционер с летучими баками на рубль будет штрафовать гражданина, спрыгнувшего с парашютом у Публичной Библиотеки и никто не будет удивляться.
Рубец тоже перестал удивляться. Стремительные перелеты и огромные маршруты на третий день путешествия становятся обыденными. Вечером прилетят в Марсель, завтра в час дня на пароходе «Лангедок» выйдут в Нью-Йорк. Это совершенно просто.
Он взглянул в окно: внизу шашечница посевов и множество Узких извилистых змеек — мелкие речки. Отвернулся от окна также равнодушно, как сделал бы это в вагоне пригородного сообщения, и стал рассматривать спутников.
Старичок, похожий на апостола Павла, в роговых очках, мирно спал. Необъятная дама, сидевшая перед Ваней, напряженно смотрела в потолок и беззвучно охала; летит в первый раз. Сзади очевидный банковский служащий переписывался со своей очевидной возлюбленной. Она закрыла бумажку рукой и густо покраснела. «Мещанство», презрительно подумал Миша, но вдруг завидел свою собственную ногу в шелковом чулке и покраснел сам.
Кабину сильно встряхнуло в каком-то воздушном ухабе. Апостол Павел проснулся и стал судорожно поправлять поползшие на нос очки. В левых окнах поднялся город, из плана превратился в панораму кирпичной готики и зелени скверов. Панорама, сворачиваясь, ушла назад и навстречу прилетело широкое зеленое поле с белым домиком бредовой архитектуры.
— Станция Бремен, остановка на двадцать минут, первоклассное кафе, — сообщил одетый цирковым грумом мальчик.
— Мейн герр, — сказал Волкову апостол Павел. Он учтиво помог Мише спуститься с лестницы.
— Да будет проклято аэропланное сообщение и тот кто его придумал! — неожиданно заявил он и прибавил: — Кажется, это был Леонардо-да-Винчи?
— Они шумят и дурно пахнут бензином. Порядочных людей они заставляют летать, как каких-то мальчишек. Они развращают молодежь, — недовольно фыркнул он вслед гулявшей, прислонившись друг к другу, влюбленной немецкой парочке.
— Осмелюсь спросить, почему многоуважаемый господин все же им пользуется? — Из любезности осведомился Волков.
— Многоуважаемый господин, к сожалению, профессор. Если бы не эти железные птеродактили, он без помех читал бы свою палеонтологию в Гамбурге, а теперь ему дважды в неделю приходиться летать по воздуху в Мюнхен. Тамошние студенты еще большие ослы чем гамбургские! — и профессор гневно сверкнув очками, ушел пить кофе.
— Змей, — охарактеризовал профессора Миша, которому Волков перевел разговор. — Хорошо, что мне у него не сдавать.
11
