В: Но они только камни могли перечислять…
ИК: …но они были в возрасте, им не хотелось этим заниматься.
В: А насколько сложно адаптировать сознание португальское, итальянское, выраженное на этом языке, на русский?
ИК: Мне все-таки больше всего приходится работать с английским. Это связано с тем, что большая часть современной продвинутой культуры создается в англосаксонском мире, хотя я думаю, что это ненадолго — ситуация уже начинает переламываться…
В: Хорошо. Когда я покупаю книжку, на которой стоит переводчик Илья Кормильцев, я могу…
ИК: Есть разные мнения в отношении меня как переводчика. Существует очень активная и большая группировка, которая поставила перед собой задачу сравнять меня с землей. Но я думаю, что за этим стоят больше политические соображения. Это во-первых, а во-вторых, цеховые. Широко известно мое мнение по поводу Харуки Мураками. Я называю его книги «способ за сто рублей казаться умным».
В: Я читал и более лояльную вашу рецензию…
ИК: У меня как всегда большие неприятности с интеллигентами. Интеллигентов с детства ненавижу, а русских интеллигентов — особенно. Хотя интеллигенты по существу только в России и существуют. Может, конечно, еще существуют в Индии, в африканских странах. Это вообще признак Третьего мира — наличие интеллигенции.
В: За что не любите?
ИК: За трусость. За отсутствие корпоративного мышления. За отсутствие желания защищать свои интересы. Когда задевают твои интересы, в Лондоне выходят полтора миллиона человек, как, например, на демонстрацию против войны в Ираке. Даже если среди них есть профессора, преподаватели колледжа — это не интеллигенты. Интеллигенты — это те, кто сидят на кухне и говорят: «А знаете ребята, а наверное, нас всех в следующем году снова садить начнут. А, вы слышали про это? А, паспорта снова будут менять — зачем менять? Ой, какая ужасная страна, в которой мы живем. А когда были в Амстердаме, знаешь, как клево было, зашли в клуб…» Я их ненавижу! Это из-за них в России все проблемы, а не из-за быдла, быдло везде одинаково. Смею заверить, что в Великобритании быдло в пабе рядом со стадионом с футбольным клубом, оно еще хуже, чем местное, еще агрессивнее.
В: Политические взгляды…
ИК: Это не политические взгляды, бросьте! Это не политика.
В: Хорошо, эти взгляды мы поняли у Ильи Кормильцева. С Ильей Кормильцевым как с поэтом поговорим буквально через две минуты.
Продолжаем наш разговор с Ильей Кормильцевым — поэтом, писателем, переводчиком, а ныне главным редактором издательства «Ультра. Культура». Про поэзию хотелось бы поговорить немножко, в частности про рифмы. Насколько я понимаю, хороший поэт может найти любую рифму. Так ли это?
ИК: Честно говоря, я никогда не был особенным поклонником рифмованной поэзии. Воспитавшись на англоязычной поэзии, на Шекспире, на Элиоте, мне всегда казалось, что нелюбовь в русской поэзии к верлибру связана не столько с особенностями русского языка как такового, сколько с некоторыми особенностями русской ментальности. Рифма мне кажется некоторым признаком монархического или тоталитарного склада мышления, то есть для того, чтобы стихи запоминались…
В: Чтоб читатель…
ИК: Да… А рифма, как правило, душит мысль. Я небольшой поклонник рифм и всегда предпочитал пользоваться их крайне ограниченным ассортиментом.
В: То есть то, что вы делали для «Наутилуса», типа «доказывать, что сильный жрет слабых, доказывать, что сажа бела»…
ИК: Да… Вся поэзия во всех языках мира начиналась как нерифмованная — это абсолютно установленный факт. И рифма появилась знаете когда? Когда перестали петь стихи (а они всегда декламировались, все эти баллады и былины), когда размера одного не хватало, для того, что все это было запоминаемо, появилась рифма как дополнительный элемент сцепления для мнемоники, чтобы запоминать было легче.
В: Тогда вообще про поэзию, пускай свободную. Тяжело ли быть поэтом? Часто ли приходится сублимировать? Я имею в виду создавать такие ситуации в жизни, когда приходится вгонять себя в стресс, дабы лучше придумывалось…
ИК: Условно говоря, поэт — это бездельник по большому счету. Это давно известный фактор и даже всеми классиками, начиная с Александра Сергеевича Пушкина, везде упомянуто, что это «плод свободного досуга», поэтому легко ответить на этот вопрос: учитывая, какова современная жизнь и как мы все живем сейчас, можно сказать, что поэтом быть очень трудно, потому что для этого находится очень мало времени. Если человек хочет заниматься только поэзией, то он не должен делать больше ничего вообще. И еще поэт, как правило, — человек, который больше ничего и не умеет делать. Очень трудно быть поэтом, если ты умеешь делать что-нибудь еще…
В: То есть вы не поэт?
ИК: В классическом смысле слова, как человек, который все свои силы вкладывает в поэзию, я, конечно, не поэт. Особенно в последнее время… Если мне в год удается написать 3–4–5–6 стихотворений, это уже очень много.
