К радикальному абсолюту
Беседа Вадима Штепы с главным редактором издательства «Ультра. Культура» Ильей Кормильцевым.
ВШ: Илья, Ваше имя у большинства публики продолжает ассоциироваться скорее с рок-музыкой, чем с литературными переводами и книгоизданием. Что же все-таки сподвигло Вас так круто изменить сферу приложения Ваших творческих сил? Литература Вам кажется актуальнее музыки?
ИК: Публика — это скопище идиотов, которой важнее всего чего-нибудь с чем-нибудь ассоциировать, чтобы не думать мозгами, которых, впрочем, в большинстве случаев просто не имеется. Если я завтра захочу танцевать, то буду танцевать. Другой вопрос — плохо или хорошо. Занимаюсь я всегда одним и тем же отрицанием реальности. Да, в последнее время музыка — плохой инструмент отрицания реальности. Впрочем, она выполняла эту функцию слишком долго и слишком плохо, на не вполне заслуженных основаниях. В последнее время я склоняюсь к мысли, что все это (с музыкой) было подстроено специально.
ВШ: То есть музыка просто на новом витке привела в ту же реальность, от которой раньше пыталась людей освободить? Здесь проблема в том, что шоу-бизнес с потрохами съел музыку, или у самих «рок-революционеров» не хватило драйва тотально изменить эту реальность?
ИК: Да нет, музыка вообще не в состоянии изменить реальность (кроме того, по большому счету, для философской точности скажем, речь идет не столько об изменении, сколько об отмене реальности). На нее перенесли акцент, чтобы использовать ее как клапан — через рок- культуру было сдуто очень много метафизического напора 1960-х. Я думаю, что с определенной стороны пар направлялся в этот клапан вполне сознательно. Музыка стала символом революции, пожравшим революцию, но вера в этот символ была столь сильна, что по инерции продолжалась еще три десятилетия, пока с музыкой происходили те же изменения, что и с Элвисом в свое время — росло брюхо, тупел и мутнел взгляд и т. п.
ВШ: «Ультра. Культура» выпускает самые разнообразные книги — от художественной литературы до философских трактатов и радикальной публицистики. Как бы Вы все же сформулировали основное творческое кредо, если угодно, миссию издательства?
ИК: Радикальное просвещение. Воспитание людей, способных ставить реальность под сомнение.
ВШ: Вы, как все настоящие нонконформисты, отрицаете реальность, но какую предлагаете позитивную альтернативу?
ИК: Преодоление реальности и есть позитивная альтернатива. Это кризис, а не стазис, процесс, а не результат, становление, а не ставшее. Поскольку реальное независимо от своего содержания обладает свойствами абсолюта. Ну, если хотите парадоксов, так вот: позитивная альтернатива — это установление безальтернативного абсолюта.
ВШ: Судя по запрету некоторых ваших книг и проблемам с офисом, вы явно впали в немилость у московских властей. Лужков сейчас, как известно, пытается прихлопнуть кепкой и интернет. Это, по-Вашему, глупость именно нынешней власти или продолжается историческая традиция московского самодержавия?
ИК: Конечно, историческая традиция!
ВШ: В одном из Ваших интервью в интернете Вы говорили об «ордынско-византийской архаичности» нынешней России. Какие пути освобождения от нее Вы видите?
ИК: Увы, крайне радикальные. В духе пресловутого плана Бжезинского. Великороссы за свои мерзости заслуживают гораздо большей оккупации и перевоспитания, чем несчастные немцы.
ВШ: Хорошо бы оные мерзости несколько расшифровать…
ИК: Да за одну чеченскую историю судить надо. И не политиков, а тупое, скотское стадо самовлюбленных москалей. За то, что ни одной повестки не было сожжено во времена Афгана. За то, что они сделали с марксизмом, наконец. Впрочем, я за уничтожение всех наций.
ВШ: Большевики уже пытались построить мир «без Россий, без Латвий» — получился, увы, совок. У Вас нет опасений, что «Империя» Негри и Хардта приведет к тому же в глобальном масштабе?
ИК: Ошибочный силлогизм: совок получился в силу отказа от интернационализма, а не наоборот. В силу того, что совок был Московским ханством в ином исполнении. В этом смысле историческая преемственность прерывалась (и то относительно) только в период 1917–1922 и 1991–1993. Остальное я воспринимаю как различные фазы одного и того же режима.
