Илья Кормильцев: «Уехать в старом диссидентском смысле теперь никуда нельзя»[9]
За десять лет нашей дружбы с Ильей я дважды записывал наши разговоры. Первый, состоявшийся в разгар августовского кризиса 1998 года, к сожалению, потерялся из-за моей вечной небрежности к собственным архивам, а второй, датируемый 2005 годом и предлагаемый сейчас вашему вниманию, я не смог, что интересно, тогда нигде опубликовать, — это при моих то тогдашних возможностях в этом смысле. Кормильцева не воспринимали в те годы героем статьи, скорее — автором.
Да и срабатывала наша национальная особенность — любить мертвых, а не ценить и понимать живых. И это понятно, потому что мертвые уже не опасны, они уже ничего не выкинут такого, что испортит наши столь удобные представления о них. И каждый сможет (при определенном умении, конечно) записать их в «свои». А Илья как раз был очень опасный, и я часто задаю себе вопрос, как бы он повел себя в дни нашего теперешнего раскола и раздрая. Спрашиваю и не нахожу ответа.
В итоге года через три я включил это интервью в свою книгу «Танцы со звездами», и это была до сего дня его единственная публикация. Пожалуй, сейчас стоит пояснить кое-какие моменты, связанные с контекстом, в котором происходил разговор. Это был самый разгар жирных российских нулевых, бьющих нефтяных фонтанов, когда всем казалось море по колено. Самый расцвет гламура, который становился чуть ли не официальной государственной идеологией. Никто помыслить не мог ни о кризисе, ни о санкциях, ни о гибридной войне, ни о масштабной цензуре. Поэтому такое впечатление производили рейды с конфискацией книг легендарного ныне издательства «Ультра. Культура» и вызовы в Генпрокутартуру его основателя, известного больше как автора песен «Наутилуса Помпилиуса» (и по сути руководителя коллектива в последние годы).
Все началось с того, что оставив после распада «Наутилуса Помпилиуса» в конце 1990-х мир шоу-бизнеса, Кормильцев занялся литературными переводами. Первой его книгой в этом качестве стал роман Ника Кейва «И узре ослица Ангела Божие». Это он впервые представил на русском языке Фредерика Бегбедера и совершил титанический труд по переводу толстенного толмуда Брета Истона Эллиса «Гламорама».
Игра на литературном поле естественным образом привела к созданию собственного издательства с говорящим названием «Ультра. Культура», которое сосредоточилось на исследовании границ допустимого в общественном сознании и постановке острых, табуированных, пограничных тем, что не могло в конце концов не вызвать недовольства властных структур. Так, Госнаркоконтроль, опираясь на решение одного из провинциальных судов, арестовал тираж книги «Марихуанна: запретное лекарство», а заодно волевым решением и ряд других книг издательства: двухтомник «Анталогия современного анархизма и радикализма», «Терроризм изнутри» Брюса Хоффмана, воспоминания Александра и Энн Шульгиных «Фенэтиламины, которые я знал и любил», «Штурмуя небеса: Подлинная история ЛСД» Брюса Стивенса. Как в старые добрые советские времена Илья оказался чуть ли не в роли преследуемого властями диссидента, о котором пишет западная пресса, включая лондонскую «Таймс». Подобные вещи тогда еще не стали нормой. Оставалась еще пара лет до его эмиграции, которая на деле оказалась столь дальней и бесповоротной.
АБ: Ты представляешь редкий пример человека, меняющего свою судьбу, карму, если можно так выразиться, выбирающего новые пути в жизни. Лично у меня ты совершенно не ассоциируешься с тем, человеком, который писал всенародно любимые хиты русского рока.
ИК: На самом деле, когда закончился период «Наутилуса», я искренне думал, что останусь в музыке, только буду работать в новой для меня в тот момент электронной культуре. Но потом я понял, что ситуация тупиковая, потому что независимо от качества того, что я делаю, меня будут все равно воспринимать в контексте русского рока, просто в силу закона стереотипов. И я сделал шаг в сторону, с теми же идеями, но без этого груза имени. Я решил, что надо двигаться в сторону чистой словесности. Но я не чувствовал себя вполне уверено, поэтому выбрал такую незаметную профессию переводчика. Тем более, что переводами мне уже приходилось заниматься, да и редакторским делом тоже.
АБ: Со скольких языков ты переводишь?
ИК: Теоретически я могу перводить с четырех: английского, французского, итальянского, испанского, но с тем комплексом идей, который мне интересен, — новейшей культурологией, — больше всего работают в англосаксонском мире.
АБ: Переводя Бегбедера и Эллиса, ты вплотную столкнулся с миром гламура. Ты никогда не был человеком этой среды…
ИК: Да, я не принадлежал к этой среде, но не могу сказать, что не имел о ней никакого представления. Как человеку музыкальной тусовки, мне приходилось с ней соприкасаться.
АБ: Эллис, Уэльбек, Бегбедер — в западном мире сложилось целое литературное направление, основанное на критике гламура.
