АК: Я от своих французских коллег слышал прямое обвинение в адрес американцев, что примерно 800 боевиков, подготовленных в свое время в арабских лагерях в Афганистане, когда они стали не востребованы после вывода наших войск, были переброшены американцами в Алжир, потому что их больше некуда было девать, и сейчас Алжир находится тоже в исключительно тяжелом положении. Более сложном, чем Пакистан.
СБ: То есть они подпитывают в Алжире вот эти исламские структуры?
АК: Они там стали боевым ядром.
СП: По-моему, это правильный поворот сюжета кто, что купил во время ощущения единения и братства, которое родилось в первый момент. Потому что уже во второй момент стало ясно, что это можно обменять на что-то полезное. Индия обменяла на легализацию своего ядерного оружия, кто-то в Восточной Европе на ускоренную процедуру вступления в ЕС или НАТО. Что купили мы? Мы действительно купили прощение, или, во всяком случае, временное забвение чеченской войны. Мы купили, или сейчас покупаем, и легче нам будет закончить операцию купли-продажи — право быть региональным жандармом, если брать Штаты как мирового жандарма. Значит, мы можем, например, купить свободу рук на Кавказе, с Грузией и т. д. Причем об этом говорят достаточно много если США начнут операцию в Ираке, то нам очень просто будет чувствовать себя совершенно свободными на Кавказе, никто особенно не посмеет нас ни в чем упрекнуть. Со Средней Азии там тоже есть масса всяких покупок и покупочек. Но все-таки я предложил бы задуматься вот над чем: а не разменяли ли мы эту возможность на множество каких-то маленьких? Радикального ведь прорыва, радикального изменения нашего положения в мире, нашего статуса того, который казался таким близким и естественным еще 12 сентября прошлого года, этого не произошло.
АК: Мне, например, никогда так не казалось. Так же, как в 1991–1992 выглядела для меня очень странно некая эйфория наших парламентариев, которые говорили тогда о безъядерном мире, универсальной системе безопасности от Ванкувера до Владивостока, — это для того, кто занимается практической политикой и одновременно серьезно изучает мировую историю, это настолько наивно. К сожалению, определенная наивность свойственна российскому общественному сознанию. Надо быть предельно трезвыми и руководствоваться здоровым национальным эгоизмом в такой ситуации. У нас его, кстати, в России не хватает. Я считаю, что мы маловато получили от этой ситуации. Могли вполне, если бы лучше была скоординирована у нас политика силового блока и экономического, мы могли бы добиться, например, может быть, даже и прощения советского долга, что для нашего экономического развития принципиально важно. Поэтому каждый в этой ситуации должен был брать то, что мог брать, но это отнюдь не противоречит тому, что надо сотрудничать и развивать сотрудничество. Я глубоко убежден в том, что серьезное сотрудничество в борьбе с радикалами — не с терроризмом и террористами (это неправильное понятие), а с радикальными организациями, которые используют чудовищные террористические методы, в этом сотрудничестве сделаны только первые шаги. Реальная политическая структура, договорно-правовая структура еще не существует. Мы находимся примерно в том же состоянии, как, скажем, были вначале 1960-х годов, применительно к проблеме стратегической стабильности, когда не было еще договора по ПРО, ни первого договора по стратегическим наступательным вооружениям, и еще был такой почти первозданный хаос и ситуация свободной игры, которая в любой момент могла привести к термоядерной катастрофе, как это было, например, в 1962 году, когда мы были на грани. Кстати, мы и потом несколько раз подходили к этой грани, и сейчас не надо полностью строить иллюзии, что даже сейчас, при наших хороших отношениях с США, не может произойти какой- то инцидент, который скачкообразно нас может вывести на ненужный уровень конфронтации. Поэтому еще раз говорю: мы должны руководствоваться национальным эгоизмом, должны следовать курсу обеспечения реального нашего национального суверенитета, который существенно отличается от формального. И история последних 10–15 лет, особенно последнего года, показывает, что наибольшие шансы в мире и в экономике, и в политике, и в обеспечении обороноспособности своей страны имеют именно те страны, которые обладают таким суверенитетом. Посмотрите, кто добился наибольших успехов? Индия — гигантская страна, но там уже 250 млн человек среднего класса. Это значительно больше, чем численность всей РФ. В Китае примерно та же ситуация, он вышел на второе место по ВВП, по душевому он, конечно, отстает с паритетом покупательной способности, конечно. А другие страны, которые оказались полностью инкорпорированными в американскую систему, они не показывают таких крупных результатов, и в такой решающий момент истории они казались обиженными. Я сам слышал, например, от одного английского лорда, который говорил: «Ну что же, теперь великий английский флот может выступать только вроде поставщика свежей пресной воды для американского военного флота, а больше мы ни для чего не нужны?»
СБ: И это на фоне того, что Тони Блэр — самый преданный и нежный союзник Америки.
АК: Но у Тони Блэра нарастают проблемы не только внутри собственной партии, но и внутри его кабинета.
АГ: Мне кажется очень важным, что сказал Сергей, не упустили ли мы шансов. По-моему, одна из самых острых проблем заключается в том, что вот этот коренной поворот к разумным отношениям с США, этот коренной поворот в нашей политике был совершен одним человеком, В. Путиным, отдадим ему должное, и никоим образом не институциализирован. За день до того, как этот поворот был сделан, наш министр обороны утверждал, что он даже теоретически не может представить себе ничего подобного.
СБ: Сейчас мы говорили о таких жутких вещах, как решение своих проблем на фоне антитеррористической коалиции — это все замечательные политические рассуждения. А что представляет из себя наш мир, где можно произвести на какой-то идеологической основе теракт, с одной стороны, с другой стороны, назначить виновных и гоняться за бородатыми людьми по всему миру, по каким-то внешним национальным и религиозным признакам зачислять во враги, что человечеству присущи. Вот здесь проблема серьезнее мне кажется, она раскалывает современный мир гораздо сильнее, чем военное противостояние. Саша, что ты считаешь на эту тему, если удалиться от военных и специальных проблем?
АГ: На самом деле, появилась одна действительно острая проблема безопасности. Процесс глобализации, создание вот этого
