«Нет, её невозможно забыть. Можно отвлечься на время. Только хорошее можно быстро забыть, особенно если в жизни его много было. А сейчас, почти каждый месяц судят кого — то с их двора, даже своих родственников половина побывала в тюрьме, а некоторые до сих пор сидят. В конце пятидесятых годов, когда на дворе социализм был. Мы с Захаром Мининым самыми дерзкими в городе были. Захар чуть старше был меня, и вкус тюремных сухариков узнал с малых лет. И между тюремными перерывами, он играл в футбол за команду Водник и надо сказать не плохо. Крёстный Часовщик, конечно, был вне конкуренции. А ещё позже в середине шестидесятых годов в городе появился вор в законе по кличке Таган, которого я и в глаза не видел. Но слышал от крёстного, что Таган считался первым идеологом в воровском ордене, который хотя и имел физический недостаток, — у него отсутствовала одна нога, но до сих пор находится в полном здравии. Это надо — же каков Человечище этот Таган! На дворе другой век наступил, а в городе никто и никогда не слыхивали, чтобы он размахивал „воровским флагом“, — видимо интеллигентной выправки человек? Большой поклон таким ворам! А я был просто баклан уличный, хотя и справедливый. И, нечего кривить душой ведь на самом деле я и Захар являлись криминальными маяками для некоторых своих родственников». И его грустные воспоминания окунулись в те далёкие года, — в таёжный уголок, обнесённый высоким забором и колючей проволокой, где он оставил часть своей молодости.
Милости прошу
Свою тюремную карьеру, Иван Беда начал со штрафного изолятора, в который помещали нарушителей внутреннего режима. Привезли его в таёжную станцию под названием Бурелом. Не подымаясь в лагерь, он и его спутник Коля Рамбай, имевший вторую судимость, избили на этапе мешочника за его прижимистость, за что им и выписали при подъёме на зону двадцать суток на двоих. Штрафной изолятор был рабочий. Выгоняли на лесоповал, где Иван цеплял трос за лесины, прицепленный к лошади, и выволакивал лесину на площадку, которая называлась верхним складом. Здесь впервые Иван увидал, как вольные шофера привозят запрещённый чай в носках. Зэки, сняв носки у водителей, снимали каждую чаинку с них, а затем трясущими пальцами отряхивали голые пятки на газету. За этой любопытной картиной Иван наблюдал и не заметил, как штабеля брёвен начали лавиной скатываться на него и если бы не прыткость Коли Рамбая, лежать бы ему под этими баланами раздавленным. Перед самым Новым годом у них окончился срок штрафного наказания, и они в совершенно голом виде предстали перед комиссией, для распределения на соответствующие по здоровью работы. Тогда седовласый майор с заячьей губой, которую он пытался замаскировать усами, — как оказалось начальник производственной зоны, им сказал:
— Вы оба являетесь не только свидетелями, но участниками гуманного акта Советского правительства, так — как накануне Нового 59 года вышел указ о переименовании лагерей в Исправительные трудовые колонии. Труд отныне станет приоритетной дисциплиной в исправлении находящегося контингента всех подобных учреждений страны. Так что милости прошу на трудовые подвиги и прошу запомнить новый девиз. — «Только труд и труд исправляет человека»! Считайте сегодняшний день вашим первым шагом на свободу!
Беду и Рамбая направили в один отряд. В бараке, куда их привели, было многолюдно. Все расспрашивали, откуда они родом и за что сидят.
И эти расспросы продолжались бы до бесконечности, если бы в секцию не вошёл высокий чернобровый брюнет с золотыми зубами. Это был последний вор в законе, оставшийся на зоне — Володя Потёмкин по кличке Генерал.
Когда он подошёл к толпе окруживших новичков, все быстро разбежались по своим закуткам.
— Кто из вас Иван Беда? — спросил он металлическим голосом.
— Я, — смело ответил Иван.
Генерал протянул Ивану правую руку для приветствия:
— Меня Генерал зовут, — представился он.
Иван обратил внимание, что левая рука у него была не живая — это был протез, одетый в чёрную перчатку.
— Тебе Часовщик маячок приветствий прислал, — сказал Генерал. — Присмотреть он за тобой просил. Так, что ты здесь обживайся, со всеми вопросами и проблемами ко мне забегай в восьмой отряд, в любое время. Но думаю, у тебя здесь будет всё чики—пики, — приятно успокоил он Ивана.
— Лупа, — негромко крикнул он нарядчику, сидевшему на кровати с газетой. — Посели ребят на путёвые койки, я через неделю проверю, — и вышел из барака.
Нарядчика звали Лупой, за то, что он носил очки с толстыми линзами, без душек. Они были зафиксированы у него резинкой на голове. И когда его глаза требовали отдыха, он снимал свои очки. Но газеты нарядчик читал, используя очки как лупу, держа их в руках. За что и получил он кличку Лупа.
Лупа выделил им тумбочки и койки на втором ярусе.
С этого дня у Ивана началась настоящая лагерная жизнь, где ему преподнёс протекцию Часовщик. Беда в этот же день понял, что он непросто приземлился в лагере простым сидельцем для отбытия срока, а въехал на белом коне в одну из самых больших зон страны. И здесь ему придётся постигать каторжанскую жизнь и учится мудрости у авторитетных зеков.
…На работу их вывели в этот же день во вторую смену, на сборку школьных парт. Работа была чистая и не тяжёлая. Основным инструментом был
