бегать вокруг нее, стараясь хоть немного согреться.
Еще светила луна.
Холодный ветер дул в лицо, в спину, поднимал тучи мелкого песка, и песок больно хлестал по рукам и ногам.
— Ну и ночка! — ворчал профессор. — Хорошо еще, что ребята устроились в теплом месте.
Он решил посмотреть, как-то они спят в орехе? Удобно ли им? Спокойно ли?
Дрожа от стужи, Иван Гермогенович пошел к реке, на берегу которой ребята устроились в орехе.
Бледная луна освещала голый пригорок с одиноким сухим деревом на вершине. Профессор взбежал на пригорок и растерянно огляделся.
Пригорок был пуст. Сухое, искривленное дерево скрипело на ветру, грустно шуршало высохшими листьями. Черные тени листьев печально ползали по холодной земле.
— Странно… Очень странно… — пробормотал Иван Гермогенович. Он прекрасно запомнил, что здесь, на этом самом месте, лежал огромный орех. Вот и неглубокая впадина, вдавленная его круглыми боками. Ну, конечно, это то самое место. Сомнений быть не могло.
Профессор наклонился к земле и принялся внимательно рассматривать ее.
От впадины к реке тянулась черная широкая полоса, как будто здесь протащили совсем недавно тяжелую кладь.
Профессор вытянул шею и, поминутно нагибаясь, пошел по следу.
След довел его до реки. Иван Гермогенович остановился на самом краю обрыва и задумчиво посмотрел вниз, на черную реку, которая с шумом катилась у него под ногами.
Дальше итти было некуда.
Пощипывая бороду, хмуря брови, профессор стоял над обрывом и вслух разговаривал сам с собой:
— Если бы кто-нибудь напал на них, они бы закричали, позвали бы меня. Я всегда сплю так чутко, я бы непременно услышал их. Но что же тогда случилось? Утащил кто-нибудь орех, что ли? Да нет. Кому он нужен, старый, испорченный орех? Чепуха. Все дело значительно проще: орех сдуло в воду.
Профессор быстро спустился к реке.
— Куда же понесло орех? Вправо? Влево?
Иван Гермогенович поднял кусочек сухого листа и бросил его в воду.
Течение подхватило листок, закружило его и помчало, подбрасывая на пенящихся волнах.
Профессор побежал по берегу в ту сторону, куда понесло листок.
Лес подступал к самой реке. Профессор то пробирался сквозь чащу, то шел по воде, теплой, как парное молоко. Ночь была светлая, лунная. Только у берегов, где густо росли высокие травяные деревья, лежали черной полосой широкие тени.
Посредине реки, по лунной дорожке неслись, обгоняя профессора, лепестки, гигантские листья и бревна.
Они ныряли, то пропадая, то появляясь снова. Издали казалось, что это кто-то плывет, кто-то борется с волнами.
Всякий раз, когда на середине реки проплывало, ныряя, бревно, Иван Гермогенович останавливался и с тревогой следил за ним.
— Не ребята ли плывут?
Он лез в реку, заходил по пояс в воду, готовясь броситься на помощь.
Но вот бревно подплывает ближе. Уже совсем отчетливо видны голые сучья.
— Фу! — с облегчением вздыхает Иван Гермогенович и быстро идет дальше.
Река долго петляла среди темных лесов и гор и наконец раскинулась перед профессором широким, сияющим плесом.
Раздвинув руками мокрые ветви, Иван Гермогенович вышел из леса и вдруг невольно остановился.
— Ребята!
По залитой лунным светом реке плыли Карик и Валя.
— Да, да, это они! — зашептал Иван Гермогенович.
Вон посредине реки плывет Карик, а немного правее его, ближе к берегу — Валя. Головы то исчезают под водой, то появляются снова, точно поплавки. Очевидно, ребята давно уже выбились из сил. Вот-вот они пойдут ко дну.
Ах, только успеть бы!
Профессор бросился в воду. Течение подхватило его и понесло вдоль берега.
— Держи-те-есь! — закричал Иван Гермогенович.
Рассекая руками воду, он быстро поплыл на помощь к ребятам.
С каждым взмахом рук расстояние между ним и ребятами сокращалось.
И вот уже профессор подплыл к ним вплотную, протянул руку… Что же это? Он увидел под водой изгибающиеся буквой S суставчатые тела.
— Ах, будь ты неладна! — вырвалось с досадой у профессора, и он повернул обратно к берегу. То, что он принял при неверном лунном свете за
