бревнах. По зеркальной глади засновали лодки, и к берегу на отмель потянулись покрытые корою стволы.
Два дня гнали лес по речке. У шалаша выросли козлы. Запели пилы, застучали топоры, весело зашуршали рубанки, выбрасывая, свежую остро- пахнущую стружку.
Федоров уехал в город с лекарственными травами. А когда через два дня он вернулся обратно с Тарасовым, около шалаша лежали первые венцы уже нового сруба. На этот раз Федоров привез двадцать штук гусей и десяток кроликов.
— Разных пород набрал, — как бы оправдывался Федоров, — теперь у нас какие угодно и гуси и кролики. Смотреть надо будет, чтобы не перемешивались, а уж как пойдут, — держись район!
— Между прочим, — сказал Федоров, обращаясь к ребятам, — просили прислать сушеной земляники. Хо-ро-шая цена на эту штуку. Пуда два если отправим, так, глядишь, самых породистых свиней завести можно…
— Хлеба надо было бы купить хоть мешок, — пробурчал Кузя.
— А что?
— Ничего! Жрать скоро нечего. Полмешка муки-то осталось. А крупы и того меньше.
Федоров смутился:
— Может перебьемся как? Может на картошке? А? Уж больно порода хорошая попалась!
— Порода — породой, а жрать тоже ить надо, то сказать: работаем, как волы, а кроме кулеша, да ухи ничего не видим.
— Это безусловно, — подтвердил Никешка, пища воздушная у нас, однако хозяйство растет, можно бы и гуськом кое-когда побаловаться.
— Породистыми-то? — ужаснулся Федоров, — да мы их, дядя, яйцо к яйцу подбирали. Что ни птица, то — порода.
— На то она и порода, чтобы есть ее, а не в зубы смотреть.
— Я не согласен, — нахмурился Федоров, — пища наша конечно ни к чорту, однако и это не резон, чтобы корни под колосом грызть… Забирайте уже лучше сапоги мои новые да пиджак с брюками. Уж лучше их проедим. А хозяйство разорять не годится…
Тарасов при этих словах крякнул и, положив руку на плечо Федорова, сказал спокойно:
— Хороший хозяин… Сам такой и люблю таких.
— Что твоя любовь! — отмахнулся с досадой Федоров.
— А ты выслушай сначала, чего сказать я надумал!
Тарасов оглядел всех, снял шапку с головы и положил ее на траву.
— Значит такое дело, — погладил он бороду, — присматриваюсь я к вам полтора месяца, и вижу: взялись вы всерьез. Голые конечно, однако зубастые. По работе вижу. Пахали на себе, а у меня сердце радовалось. Это, думаю, хозяева.
— К чему ты, дядя? — прищурился Рубцов.
— К тому, что вступить к вам желаю!
Коммунщики переглянулись.
— Не врешь? — вскочил на ноги Федоров.
— Коли вру, пущай умру! — усмехнулся Тарасов. — Принимаете, что ли?
Никешка широко растопырил руки и от избытка чувств полез к Тарасову целоваться.
— Дорогуша! Вот удружил-то! Я себе думаю, наставленье он собирается читать насчет жратвы, а он с помощью пришел.
Крепкие рукопожатия растрогали Тарасова. Он моргал добрыми глазами и горячо пожимал всем руки. Ребята сидели в стороне и улыбались. Но никто из них не рискнул протянуть Тарасову руку.
«Руки еще поломает медведь этот!» — думали про себя ребята.
— А с хлебом проживем! — надел шапку Тарасов и, поднимаясь на ноги, добавил:
— Три мешка муки и два мешка крупы разной — все, что имею, — считайте своим… Сколько надо, столько завтра и забирайте. Ну, а устроим избу, переберусь со всеми потрахами и сам… Завтра к утру помогать приеду.
Когда Тарасов ушел, взволнованный Федоров сказал:
— Вот оно! Трогается деревня… Первая ласточка прилетела!
— Медведь это первый, а не ласточка! — засмеялся Никешка. — Вона руку-то мне как пожал. И сейчас не могу очухаться!
Нашествие красных галстуков
Привезенные первыми 20 крольчих дали приплод в 218 крольчат. Теперь в вальерах резвилось четыре сотни молодых и старых кроликов. Уход за
