уходу за кожей, восемь лет работала в отделении косметических процедур для лица на Пятой авеню, тоже была американской гражданкой, но полькой по национальности, прекрасно понимала русский и относительно неплохо им владела. Наконец, Мэрилин Рут Харрис, которой было всего двадцать лет, вела занятия по уходу за кожей и макияжу в школе «Гламур», работавшей при нью-йоркском салоне. Она была молода и красива, напоминала Одри Хепберн и тоже довольно сносно объяснялась по-русски. Вдобавок к тому, что все они были прекрасными специалистами, отлично знавшими свое дело и говорившими по-русски, эти дамы представляли три поколения американских женщин-профессионалов. Первая была зрелой опытной дамой, вторая – активной сорокалетней женщиной в расцвете сил, а последняя – совсем молоденькой девушкой, почти подростком.
Мала заказала брошюры на русском языке, где объяснялось, как определить свой тип кожи, как ухаживать за собой, используя средства марки, и, наконец, давались советы по макияжу. Она рассчитывала раздавать по сто тысяч брошюр в неделю, а выставка-ярмарка длилась шесть недель.
Церемония открытия была запланирована на 25 июля, и Мала приехала в Москву в начале двадцатых чисел, чтобы наблюдать за подготовкой к выставке. Стенд «Хелена Рубинштейн» – открытый со всех сторон круглый киоск – находился в центре комплекса Американской национальной выставки в Сокольниках. Позже Мадам говорила, что она была единственным представителем американской косметической индустрии в Москве. Неизвестно, отклонил ли Франсуа Коти это приглашение или просто Мадам делала вид, что игнорирует его, но о его участии не упоминалось ни в одной статье, хотя о нем никак нельзя было сказать, что его затмевает тень мадам Рубинштейн, потому что он всегда занимался в основном духами, а не косметикой.
В этой поездке Хелену сопровождала целая свита: кроме Патрика и Малы в Москву отправилась Цеска, прилетевшая из Лондона, а также госпожа Вадас, занимавшаяся австралийским салоном, три девушки-консультанта и медсестра, бесстрастная ирландка, в обязанность которой входило ухаживать за Мадам. Они летели на советском самолете вместе с группой официальных представителей, которые должны были заниматься выставкой.
Отзывы об этом путешествии были очень разные, пресса, черпавшая информацию в пресс-службе на Пятой авеню, писала противоречивые статьи. По словам Мадам, поездка принесла множество новых деловых, научных и дружеских контактов. По словам же Патрика О’Хиггинса, это был настоящий ад.
Хелена не была в Москве с 1938 года – она ездила туда в свадебное путешествие с князем Гуриели. Двадцать лет спустя многое там изменилось, люди на улицах, молодежь, звуки и вывески – все казалось другим. Советские женщины очень интересовались косметикой и макияжем. Хелена отмечала, что причесаны дамы в большинстве своем старомодно – две косы вокруг головы, популярной тогда перманентной завивки почти не встречалось. Макияж ограничивался пудрой и легким прикосновением губной помады. Женщины выглядели просто, но по-своему модно. Патрик же вспоминал, что она, не переставая, бранилась.
Хелену со свитой поселили на девятом этаже гостиницы «Украина». Это была новая гостиница, расположенная в самом сердце Москвы, в ней было две тысячи номеров. Вечером Хелена наслаждалась потрясающим видом собора Василия Блаженного из окон своего номера. Номер был вполне комфортабельный, но, говорила она, советский комфорт нельзя сравнивать с американским представлением об удобстве. Как бы то ни было, туристы, проживавшие в номерах люкс, могли пользоваться за тридцать долларов в день комнатой с ванной, трехразовым питанием, услугами переводчика и шофера по три часа в день. «В России нужно быть очень терпеливым, – говорила Хелена. – Русские по темпераменту люди спокойные и неспешные. Иногда нам приходилось ждать лифта целую вечность, а обед мог продолжаться часа три»[150].
Если верить версии Патрика О’Хиггинса, их разделили: Цеска, Мала и он сам жили в гостинице «Националь», а Мадам с медсестрой и остальными – в другой гостинице. Улыбки, дружеское расположение, приглашение выпить – ничего не помогло, и Мадам вынуждена была подчиниться, а о знаменитой «Украине» даже речи не шло, так уверял секретарь.
На следующее утро, в половине восьмого утра, Мадам уже стучала в дверь молодого человека, торопя его одеться и идти вниз завтракать. Она заняла стол, разложила около каждого места личные вещи. Она была одета в пурпурную тунику, к круглой шапочке в цвет туники была приколота любимая брошь, на которой были изображены два императорских орла. С ней была сиделка, перебиравшая четки. Всему персоналу гостиницы Хелена раздала по тюбику губной помады. Такие подарки очень ей помогали во время всей поездки.
В день открытия выставки Хелена предстала в красно-белом шелковом костюме, на шее ярусами красовались жемчуга, в ушах – огромные серьги. Она отказалась сидеть на почетном месте рядом с Никитой Хрущевым и Ричардом Никсоном, тогда еще вице-президентом Соединенных Штатов, на специальной трибуне. Она считала, что ее место рядом с молодыми женщинами, работавшими в американском павильоне и проводившими демонстрации продукции ее марки. «Почетную обязанность» она возложила на Малу.
Зато она присутствовала на приеме, устроенном после церемонии открытия. Обед проходил в ресторане гостиницы «Националь». Гостиница эта была оформлена в стиле ар-нуво, а ее ресторан считался одним из лучших в Москве. За столом клана Рубинштейн сидели их друзья, известные в области косметологии и моды люди и журналисты. Пили водку и закусывали икрой. Первым блюдом обеда был борщ, а затем подали знаменитые котлеты по-киевски, золотистые и хрустящие, и очень вкусный хлеб.
Вечер продолжился в американском посольстве, где гостей приветствовала супруга посла США вместе с четой Никсонов и Милтоном Эйзенхауэром. Мадам сменила наряд. Теперь она была одета в платье китайского покроя и похожее пальто, точно такой же длины, как и платье, и конечно же многочисленные украшения. Ее представили господину Никсону, с которым она недолго разговаривала.
– Ну и как он вам? – поинтересовался потом Патрик.
– Если выбирать из них двоих, то я предпочту русского, – ответила Хелена.
