Размышляя о трудных любовных отношениях в их круге, Брайан Ховард писал Поллоку: «Мы – все пятеро [Бёрджесс, Блант, Ховард, Поллок и Эрик Кесслер] разделяем определенную точку зрения на жизнь, которая даже не вдвое, а вдесятеро усложняет для нас ведение счастливого и плодотворного существования. День и ночь нас преследуют, осознаем мы это или нет, не только нематериальные страхи и враги. Есть некоторые чувствительные, благоразумные и решительные люди такого типа – как К[есслер] и Б[лант], которые в конце концов сочли свое положение невозможным. Что они делают? Они обратились к своей карьере – так же как беженцы бегут в горы – и с тех пор считают себя находящимися на другом, более высоком уровне, но только этот уровень может быть очень пустым и очень печальным…»[496]
Бёрджесс и Поллок были членами Реформ-клуба, и возможность встречи там стала проблемой для Бёрджесса. «…Клуб для меня – второй дом, место, куда я хожу каждый день, чтобы встретиться с друзьями, работать, читать и т. д. Я знаю, какая это для тебя жертва – не появляться здесь. Но он значит для меня настолько больше, чем для тебя, что я могу только повторить то, что говорил раньше: пожалуйста, не приходи, пока мы снова не сможем легко и свободно встречаться»[497]. Ноэль Аннан часто видел Бёрджесса в Реформ-клубе.
«…В те дни он не был грязным, а больше походил на рисунки из комиксов о Билли Бантере – он был вечно полон шуток и идей, всевозможные теории били из него ключом… но он моментально увядал, если собеседник не попадал под его влияние. Он мог делать резкие язвительные замечания, но тут же отмахивался от них. Он желал доминировать»[498].
Доминирование, особенно интеллектуальное, и манипулирование были неотъемлемой чертой характера Бёрджесса. Он был известен как «неиссякаемый источник ехидных метафор и сокрушительных эпиграмм, [которые] могли с легкостью обратить его критиков в прах», – писал Хью Тревор-Ропер. Его уверенность в себе позволяла ему «властвовать в маленьком кембриджском мире»[499]. Модин также отмечал, что Бёрджесс был «авторитарной личностью, способной заставлять других подчиняться своей воле и господствовать над ними, хотя при этом он оставался терпимым и понимал их трудности»[500].
Благодаря силе характера и банальному упрямству Бёрджесс с детства привык добиваться своего, и, когда он стал взрослым, ситуация не изменилась. Рис считал, что «он был самый упорный человек в достижении своих целей, которого я знал. Если кто-то шел с ним в кино, желая увидеть Грету Гарбо, а Гай хотел увидеть братьев Маркс (а он всегда хотел увидеть братьев Маркс), всегда оказывалось, что они видели именно братьев Маркс. …Если кто-то хотел выпить белого вина, а Гай – красного (а он всегда пил красное), получалось, что все его спутники тоже пили красное вино. Он был упрям, как ребенок, который знает, что добьется своего, если будет вести себя достаточно долго и достаточно плохо. И Гай всегда желал вести себя плохо. Причем в его упрямстве присутствовала могучая сила воли, которую из-за общего беспорядка и абсурдности его личной жизни никто не замечал»[501].
Бёрджессу было необходимо находиться в центре внимания. Он видел себя только главным во всех кругах – шпионских и гомосексуальных. «Ему не нравилось думать, что где-то может происходить что-то, в чем он не участвует, – писал Рис. – Создавалось впечатление, что в реальности – или в его воображении – он всегда ищет людские пороки и слабости, способные объяснить любые общественные события и которые он однажды сможет использовать»[502].
Питер Уотсон писал Брайану Ховарду: «Гаю было совершенно необходимо производить впечатление. Я вчера встретил его в Реформ-клубе. Он рассказал две длинные и довольно забавные истории (конечно, политические, одну – о Черчилле) и сразу сообщил, что только что их придумал»[503].
После расставания с Поллоком Бёрджесс обратился к своей старой пассии – Джеймсу Поупу-Хеннесси, который недавно вернулся из Вашингтона. В 1945 году Гай переехал на Медуэй-стрит, в дом номер 26 – построенный в период между войнами дом из красного кирпича, расположенный недалеко от парламента и Уайтхолла. Там он жил вместе с Поупом-Хеннесси[504]. Джеймс Лис-Мил писал: «Чистоплотный Джеймс не одобрял хаос неубранных постелей, грязной посуды и немытого Гая, а тот смеялся над опрятностью Джеймса и вечным порядком на его письменном столе и в книжных полках»[505].
Отношения оказались недолгими, и Бёрджесс продолжил вести беспорядочную жизнь. Несмотря на разрыв, он по-прежнему ездил в отпуск с Поллоком, иногда также с Брайаном Ховардом и Сэмом, на северо-восток Сазерленда, что в Шотландии. Иногда они навещали Билли Клонмора, 8-го графа Уиклоу, а также Ивлина Во и Джона Бетжемена в Дублине.
В июле 1946 года после поездки в Дублин Бёрджесс написал Поллоку, что смотрел фильм с братьями Маркс вместе с Блантом. «У меня была очень приятная неделя. Или дублинская еда улучшила мое настроение, или погода. …Я дважды хорошо провел время с Деннисом П., дважды – с Дэвидом Ф., в том числе мы посмотрели блестящее представление в мюзик-холле. Еще был очень хороший день с Горонви, Марджи и Кидсом (прошлое воскресенье), а также Филиппом Хоупом-Уоллесом. Также хороши были вечеринки с Блантом и Хантером (который очень мил). Жаль, что тебя там не было»[506].
В следующем месяце он написал Поллоку о своих планах на отпуск, предложив путешествие в США по отдельности – Поллок с Лоуренсом, другом, и Бёрджесс с Джонни Филиппсом, богатым холостяком-геем, жившим в Олбани. Он заявил, что отказался от других приглашений и свободен для Поллока в октябре, в противном случае он останется с Рисом, снявшим дом в Уэльсе. Другая возможность – поездка в отель в швейцарской части озера Манджоре, расположенного вблизи «привлекательной виллы, где живет богатый гей Норман Дуглас…»[507]. «Только, прошу тебя,
